Ахтем Чийгоз: "Сидеть нам всем, к сожалению, придется"

"Никогда и ничего не просите, сами предложат и сами все дадут", - вспоминает слова Воланда, адресованные Маргарите, в романе Булгакова, Ахтем Ага в отношении России. Он уверен, что один из ее страхов – услышать огласку своих преступлений в мире. И на этом надо играть. Особенно в вопросе освобождения политических заключенных. Параллельно же общество должно не молчать, а выражать поддержу самим узникам и их семьям.

Предлагаем вашему вниманию вторую часть интервью с Ахтемом Чийгозом. Первую часть разговора читайте здесь.

- Ахтем Ага, Вам письма в СИЗО доходили?

- Два года мне их не давали. Последние получил в начале сентября. В СИЗО это были первые и единственные. Но мне говорили, что письма, адресованные мне, лежат там стопками. Все остальные передавались украдкой - жена приносила, пряча. Например, мне ребенок со Львова написал. На русском языке. О себе, своей семье, о том, как гордится мной, а после попросил прощение, если сделал ошибки. Я бы сказал, что на русском можно писать с ошибками, главное – на украинском без ошибок. Поеду во Львов, найду этого мальчика.

Знаете, как приятно было увидеть много писем из Канады, Австралии, Америки, Германии, Турции. Простые люди в такой форме выражали солидарность. Значит, не удалось ФСБ запечатать эту тему так, что она никуда не выходила. И огласка идет через журналистов – сначала узнает о нас мир, а потом выражает свое отношение. В сентябре мне впервые принесли письма со штампом "проверено". Я вот-вот получу срок, а мне вдруг дают конверты из России – Москвы, Питера, Урала, Сибири… Русские просят в письмах извинения, что их власть, их государство напало на Украину, что они осуждают эту войну, которую развязало их государство. И на всем этом стоит штамп "проверено" - конверты открытые. Я Николаю Полозову показал. "Ничего себе!", - сказал он.

- Как думаете, почему все-таки передали конверты, хотя и прошло два года, ведь одна из их целей - изоляция?

- Только одно на ум приходит, что это результат достойного поведения, которое не поменялось от ситуации, хотя ситуация и поменялась. За три года эйфория, о которой кто-то в начале аннексии кричал, прошла. Теперь в Крыму мрак. Когда 27 февраля 2014 года те, кто хотел эту Россию, но жил в Украине, увидел колонны военной техники, не думал, что Россия будет такой. Но в этом мраке и враги какие-то мысли имеют. Поэтому принесли мне эти письма и дали.

- Работники СИЗО, прокуроры, судьи, бывшие, если так можно сказать, граждане Украины, понимают, что живут в этом мраке?

- Нет, вот тут делить надо. Все они именно бывшие граждане Украины. Мы их уже лишили гражданства или лишим. Очень малое количество жителей Крыма, даже если все рухнет, будут говорить, что их все устраивает, потому что это "их Россия". В большинстве своем, я не беру наших соотечественников, в Крыму люди, которые существуют под бременем этого гнета. Поэтому я говорю, что они живут во мраке.

- Приспосабливаются?

- Нет. Приспособление предусматривает соглашение. Для многих такая жизнь – вынужденная необходимость. Когда я говорю, что в Крыму мрак, то я имею в виду и внешне, и в сознании. То есть ты там существуешь. Вот транслируют нам по телевидению, как танцуют матрешки. Хорошо танцуют, приехали в Крым откуда-то. Они могут улыбаться, прыгать, танцевать. Это нормально. А вы посмотрите на лица слушателей. Неужели вы этого не видите? Даже я, сидя в тюрьме, смотрел на зрителей, которые туда пришли или которых привели, в основном привели, и не видел на их лицах эмоций. Да стоят они, вроде шарик в руках держат, а лица то мертвые. А вы посмотрите на них до 2014 года. Да даже те, кто был недоволен, но выходил на праздничные мероприятия, у них же были эмоции на лицах.

- Как работают те, кто предал Украину и работает в судах, прокуратуре, ФСБ?

- Они показали пример гнусного предательства. Им дороги назад нет. Я не беру слой работников, Украина не готова была всех принять. Поэтому надо четко определять, кто несет ответственность за свое поведение, которое выразилось в предательстве и нарушении законов государства. В Крыму есть общество, которое подразделено на определенные группы. Не все предатели или не предатели. Нельзя осторожно говорить: они в такие обстоятельства попали. Нет. Долг гражданина как раз в том, чтобы в таких обстоятельствах сохранять принципы, нести ответственность. Поэтому когда у меня недавно в прямом эфире спросили о статистике, сколько процентов предали, а сколько нет, я не готов был говорить. С моральной точки зрения, важно не проявлять такого хладнокровия – делить 25% на 75% или 15% на 85%. Так нельзя поступать. Разрез в статистике в такой ситуации может выразиться глубоким серьезным уничтожением даже тех, кто в той ситуации живет и пытается каким-то образом сохранить человеческое достоинство.

Как и нельзя употреблять слово "крымчане". Мы же не говорим "донбасчане". Бахчисарайцы или севастопольцы – это логично. "Крымчан" нам навязали в конце 1990-х. Чтобы обособить. Для чего? Для того, чтобы эта "политическая элита", или, другими словами, бандитская элита создала какой-то анклав. А потом эти люди сюда приходят и говорят: "Мы - крымчане". И здесь это кушают. Нет, мы жители Крыма.

- Вы уже не единожды говорили, что собираетесь поехать в Крым, даже предполагая, что можете снова быть арестованным?

- Я поеду домой. Это никакая не пиар-компания. Проблемы, возникающие там, это не мои проблемы, а их. Мне говорят: "Вас же посадят!". Наверное. А как я узнаю, посадят меня или нет. Я в декабре 2014 года встретился с Эрдоганом, после с Порошенко. Когда ехал домой, меня предупреждали, что я делаю, посадят!? И Мустафа тоже. А что я людям должен был сказать, что я не приеду, потому что меня должны посадить? Что сказать себе? Тогда решил ехать и проверить на месте. Посадили. И что теперь? Прошло же три года. А если бы я тут три года жил и каждый раз всем объяснял, не поехал – могли посадить! Три года одно и тоже крутил?!

- По документам, поданным в "суд", Вы – гражданин Украины?

- В Верховном суде я настойчиво твердил, что я гражданин Украины. Это принципиально было. Хотя не очень удобно. В решении суда написано: гражданин Украины, хотя и прокурор, и следователи подавали на мое гражданство. Я им говорил, что я не тот боксер с отбитыми мозгами или Депардье, им давайте гражданство, а мне не навязывайте. И это заявление транслировалось публично.

- Что будет с "делом 26 февраля", Вы ж проходили как организатор?

- Дело же разделили. Для процесса я считал, это плохо, был категорически против. Но такова еще одна манипуляция и стратегия администрации президента РФ. Я знаю, там это дело на особом учете, они определяют план. А судьи прямо звонят в специальный отдел, и спрашивают, как себя вести. Так что разделили. Для ребят были положительные последствия. Двое даже вышли под домашний арест. Я был этому очень рад. Но внутренне сохранялось какое-то беспокойство. Пока они со мной были, первые два-три месяца - до тех пор, пока дело не вернули на дорасследование, прослеживалась четкая общая позиция: я давал направление, мой защитник Николай это ретранслировал, адвокаты ребят поддерживали, начинали в эту стратегию вливаться. Это создало такой монолит, что первые четыре-пять заседаний прокурор вообще не мог обвинение зачитать. А потом меня стало беспокоить это внутреннее ощущение: с одной стороны, предполагали, что в результате таких действий ребят выпустят под домашний арест или подписку, и так случилось, с другой – что-то тревожило. Потому что жертвы все равно должны быть. Чийгоза не дали, выпустили. Там, конечно, статья поменьше, ребята достойные, хотелось бы, чтобы на отсиженном их история закончилась.

- Если вернуться к вопросу об освобождении всех политзаключенных, то мы понимаем, что Эрдоган смог работать для Вашего освобождения потому, что у крымских татар очень тесные связи с Турцией, там проживает большая диаспора, которую я лично видела в Стамбуле, по Сенцову будет сложнее?

- Не думаю. Если было бы сложно, то я бы увидел скептицизм. А его не было. Это было рабочее отношение очень серьезного лидера тюркского мира. Что касается общего освобождения, на мой взгляд, пока мы несколько символических освобождений не сделаем, общего подхода не будет. Это первое. Второе – Сенцов – это символизация процесса. Я думаю, что впереди у России есть некоторые мероприятия, связанные с международной общественностью, на которые она очень рассчитывает. Например, чемпионат мира…

- По футболу?

- Сколько бы Россия не транслировала на весь мир, что спорт вне политики, это не правда.

- Команда США не едет на чемпионат впервые за много лет. Говорят, ее проигрыши не были случайностью

- Думаю, что спорт и культура – это главные инструменты политического характера. И самое важное – внутри своего общества. Через чемпионат Россия будут транслировать своему, в первую очередь, населению, какие они правильные, показывать свое величие – все приехали бегать и попинать мяч. Мол, куда денутся, будут играть по их правилам, не по футбольным, имеется в виду. Но при этом Россия демонстрируют миру агрессию, начала войну в разных частях мира, устраивает все эти беспорядки в Европе, что доказано. Теперь интересно: проглотит ли Европа это или нет? И давать подобным процессам четкую характеристику и оценку – наша задача. Если мы будем с вами подыгрывать, мол, да, действительно, это же всего лишь спорт, заранее зная, что это не так, то тогда мы будем больше виноваты, чем российская власть.

Помните, блокаду объявили осенью 2015 года. Первое требование было – освободить Чийгоза. И ко мне сразу пришли с вопросом, если тебя освободим, то прекратится? Я спросил, почему мне эти вопросы задаете? Я же сижу в изоляции, кто там блокаду организовал, не знаю, но правильно сделали. И это правда, в тот период ко мне даже адвокаты раз в месяц приходили. Но потом я передал, что не думаю, что столь серьезные государственные мероприятия должны опускаться до личности. Я видел по реакции тех, кто ко мне приходил и пытался через меня на эту сторону повлиять, что все было подготовлено очень серьезно.

- Другими словами: работало?

- Всю вину перекладывали на Мустафу Ага, Рефата Ага, Линура Ислямова, но я то понимал, что роль государства в этих процессах определяющая.

- Возможно, без одобрения руководства страны, блокады не было?

- Нет. Мы живем в демократическом обществе. Это не Россия, где вышли куклы танцевать, заранее зная, что этим куклам дали команду. Здесь речь идет о том, что этот процесс инициировали, а государство не смогло остаться в стороне. И потом я уже видел, что принимались решения правительством, Президентом. Роль общества как раз и заключается в том, чтобы инициировать процессы, относительно которых государство должно принять определенные решения. Я убежден, если ряд европейцев не отправят свои сборные в РФ, чемпионата не будет. И самое главное не в чемпионате дело – не будет трансляции вседозволенности для своего населения. А вот следствием подобных мер и будет освобождение всех политзаключенных. Помните слова Булгакова: "Никогда и ничего не просите, сами предложат и сами все дадут". Вот надо делать такие действия, которые побудят.

- Знаете, а ведь родственники политзаключенных очень хотят тоже встретиться с президентом Порошенко. Но они же предполагают, что он с ними не встречается, потому что ему нечего им сказать…

- Думаю, ему есть, что сказать. Президент не исходит из позиции: встречаться или нет. Из общения с ним, я четко знаю, что у него есть даже более чем конкретный, в моем восприятии, механизм, порядок освобождения заключенных. Я бы как поступил на его месте? Просто встречаться ради того, чтобы встречаться, не надо. Понимаю, что родителями, родственникам это очень важно. Нельзя выходить из позиции, что недостаточно делается или не делается. Мне было очень приятно, что я, как гражданин Украины, не как политзаключенный, услышал голос президента в Анкаре. Вообще не ожидал. Мне как гражданину было очень важно. И Климкину есть что сказать. У них не поверхностный подход. Могу так говорить, потому что есть некоторые моменты, которые определяют, насколько тонко, широко и глубоко информированы первые лица. И у меня же за три года некоторые сомнения были… Сейчас Президент может четко определить ряд позиций. Будут результаты. Я убежден, что будут. Остальное – наша с вами работа. Чтобы надежда родителей, жен, детей укреплялась. У меня тоже очень глубокие социальные связи, на чем пытались там играть, они все остались там, на моей Родине. Но сидеть нам всем, к сожалению, придется. Нельзя понятия подменять. Законности и незаконности действий. Это не тот критерий. Там карательная система. А раз так, то все, что мы считаем законным, не входит в их планы. Мы будем сидеть.

- Думаю, Вы чувствуете и знаете, с каким воодушевлением восприняли ваше вызволение родственники политических заключенных, многие ждут, что Вы включитесь в процесс освобождения. При каких условиях это может произойти?

- Не хочу это обсуждать. Я человек, который делает конкретные шаги, не зависимо от того, сидел или нет. Так жил в Крыму все эти десятилетия. Сейчас пытаюсь обозначить то направление, по которому готов идти. Когда говорю, что это не просто надежда, а уверенность в освобождении, так и есть, но эту уверенность надо укреплять. Я родственников не знаю. Жена видела. Я видел их самих. Говорил, что мы будем сидеть, но достойно сидеть. Но я точно знаю, что ни один из них не будет отбывать свой срок полностью. Я не могу сказать, что мы добьемся, что их отпустят. На третий год я только понял, что процессы, которые хотелось бы, чтобы с первого дня развивались – по Крыму, по Донбассу – конкретизировались и получили четкий план, как они будут развиваться в дальнейшем. Все эти годы в Европе шел сценарий Путина – растяжка времени, которая работала на него. При этом же удалось время растягивания вопроса обернуть против его же методов! Удалось! Вчера крымскотатрская девушка (задержанная на админгранице с Крымом), сказала, что гражданские активисты – это весь народ. Это ключевое определение моих соотечественников. Поэтому я точно знаю, что это не все будет так долго, как это кто-то нам пытается навязать.

- Как изменилась Украина за те почти три года, что Вы находились в СИЗО?

- В 2014 я сидел и пил кофе на Майдане, на следующий день после встречи с Порошенко. Конечно, изменилась. Как гражданин Украины, определяющий в своем подходе не такие "ценности" как что-то поесть, чтобы все дешево было, я вижу эти изменения. Я вижу страну, которая является полноценным участником мировых процессов. Ни где-то там на задворках стоит, и которую за уши вынуждены тянуть. Я помню все эти позиции с Кравчуком, Кучмой, Ющенко. Идет наполняемость понятия "независимость" при таких тяжелых условиях, когда в стране война и оккупация.

Татьяна Катриченко, фото – Виктор Ковальчук

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред