На сайте Главред состоялся чат с политическим и военным экспертом, бывшим командиром взвода батальона "Айдар", директором Национального антарктического научного центра Евгением Диким. Общаясь с читателями, он рассказал, когда начнется наступление ВСУ, в отношении каких территорий возможны новые «жесты доброй воли» россиян, нужны ли Украине Белгородщина и Воронежчина, сколько еще продлится война, почему возвращать Крым будет легче, чем Донбасс, что свергнет режим Путина, а также как будет разваливаться Россия.
Представляем стенограмму чата с Евгением Диким.
Serhii: Судя по срокам, которые звучат о поставках Украине самолетов и определенных видов вооружений, полноценное наступление у нас начнется разве что осенью, а там опять непогода, грязь, то есть неблагоприятная для ведения активных боевых действий погода…
Евгений Дикий: Это попытка автора вопроса изобразить из себя великого стратега. Он сидит в тылу на диване и все распланировал: сколько нужно самолетов, когда именно что начнется. Этому человеку могу сказать лишь одно: закрыл рот, взял в руки автомат и пошел воевать.
Лучше бы такие люди молчали, а если могут – шли да воевали.
Serhii: Насколько вероятно, что наступление ВСУ начнется не в этом году, а уже следующей весной?
Евгений Дикий: Вероятность этого близка к нулю. Хотим мы или нет, обладаем ли мы достаточными ресурсами или нет, но мы должны наступать именно этим летом, даже не осенью. Мы должны наступать в ближайшее время. Будет это в мае или уже в июне – это знают только в Генштабе.
Наши союзники оставили нам очень узкое окно возможностей: если к осени мы не покажем существенных результатов, поддержка будет ослабевать, и нам начнут выкручивать руки и усаживать за стол переговоров с агрессором. Это для нас является абсолютно неприемлемым и смертельно опасным сценарием. Замораживание конфликта по нынешней линии фронта может стать суровой реальностью, если к осени у нас не будет значительных успехов и продвижений на фронте.
Конечно, можно негодовать по поводу такого поведения наших союзников, но для того, чтобы наше возмущение не зашкаливало, напомню, что не союзники виноваты в том, что мы восемь лет не готовились к войне, не союзники сделали так, что мы полностью зависим от них и их поставок бронетехники, снарядов патронов – практически всего. Это полностью наша вина. Мы профукали восемь лет, а потому вынуждены считаться со всеми нюансами, в частности, с тем, какие «тараканы» в головах наших союзников, как это подают их медиа, как это воспринимает их общество, их налогоплательщики.
А их налогоплательщики считают, что в нас уже вложены миллиарды (и это правда), и теперь они хотят увидеть окупаемость своих инвестиций. Они измеряют тем, сколько они нам дали, а не сколько нам надо для выполнения задач. Дисбаланс огромен. То, что они дали, было намного больше, чем когда-либо прежде, поэтому они думают, что это ого-го-го. Но если сравнивать с реальными потребностями, то это в разы меньше. Не на порядки, но в разы.
Но нам не привыкать воевать с меньшим ресурсом, чем нужно. Всю эту войну мы воюем с недостаточным ресурсом, каждый раз компенсируя это героизмом наших людей, мотивацией и, будем откровенны, количеством жертв.
Сейчас будет то же самое. Нам придется начинать наступление с тем ресурсом, который имеется сейчас или который насобирается за ближайший месяц. Что будет – с тем и начнем. Потому что вариантов не начинать нам фактически не оставили.
Но не будем сводить все к союзникам, потому что есть еще один нюанс. Россия неслучайно сейчас через все свои рупоры, начиная от Рамафосы (Сирил Рамафоса – президент Южно-Африканской Республики, – ред.) и заканчивая Папой Римским, пытается донести одну мысль. В этой войне не будет победителей, обе стороны уже достигли максимума, поэтому нужно замораживать войну по нынешней линии. Это сейчас главный российский нарратив, который вносят в мозги всего мирового сообщества. И это не просто так.
Россиянам именно сейчас очень нужна пауза. Потому что в пределах ближайших месяцев время еще работает на нас, а вот в перспективе года оно уже начинает работать на мо**алей.
Что такое "сейчас плюс месяц"? Это до нас еще что-то доехало, это мы еще кого-то успели обучить и подготовить на полигонах, соответственно, увеличили их шансы выжить в этом наступлении, и за это же время в России стало еще меньше снарядов, еще меньше бронетехники, и еще меньше людей на фронте, потому что они все время утилизируются.
А что такое "сейчас плюс год"? Это в России произошла еще одна-две волны мобилизации. То есть сколько бы мы здесь ни утилизировали, они досыпят еще 200-300 тысяч человек. Сейчас они этого не могут, а с осени – смогут. Есть такое понятие как пропускная способность мобилизационной системы, российская составляет 200-250 тысяч за один набор, а цикл обработки этого набора составляет примерно четыре месяца. Поэтому осенью россияне могут провести новую большую мобилизацию, начать могут даже летом, а осенью уже начнут бросать «мобиков» на фронт. За месяц они этого сделать не могут.
То есть плюс год – это еще две волны «мобиков». Плюс год – это еще несколько насверленных россиянами дыр в санкционном режиме и, соответственно, хотя бы частично оживленный российский оборонпром. Сейчас он не мертв, а парализован санкциями. Например, Россия способна сейчас производить новых танков и ремонтировать подбитых суммарно 50-70 единиц в месяц, а мы примерно столько сейчас выносим за неделю. То есть пока что каждая неделя работает на минус их бронетехники – она тает. А через год россияне вполне могут выйти на те темпы, которые они себе поставили целью – производить полторы тысячи танков в год.
То есть в долгосрочной перспективе нам невыгодна пауза, а, следовательно, и откладывание наступления на следующий год. А каждая плюс неделя сейчас – это пока работает на нас. В краткосрочной перспективе нам не стоит спешить. Но речь идет именно о теплом сезоне этого года.
Кстати, давайте перестанем называть то, что нас ожидает, «контрнаступлением». Контрнаступление – это то, что сейчас происходит по флангам от Бахмута. Когда ты отбил наступление врага, враг выдохся, и ты переходишь в контратаку и наступаешь на плечах у откатывающегося врага. Это контрнаступление, именно это и происходит по флангам у Бахмута.
А то, о чем мы говорим, это не контрнаступление, а большая наступательная кампания, рассчитанная на весь теплый период этого года, до осени включительно.
Omega: Когда россияне стали вопить на днях, что Украина начала наступление, среди направлений этого наступления упорно фигурировал белгородское. С вашей точки зрения, могут ли и целесообразно ли украинским войскам двигаться в том числе на российскую территорию, в каком случае это имеет смысл? Не очень верится, что многие в нашей стране мечтают о "Белгород-наш" или "Воронеж-наш".
Евгений Дикий: "Белгород-няш» и «Воронеж-няш» нам однозначно не нужны. Но это не значит, что туда не надо заходить. Просто не нужно уподобляться россиянам: если ты куда-то зашел, если куда-то «ступил сапог солдата», необязательно оставаться там надолго, оседать на годы, а, тем более, интегрировать эти земли в состав своей территории.
А вот удобные пути сообщения бывают через разные территории. С 2014 года убежден, что, если бы мы тогда не постеснялись несколько часов пройти через Белгородщину, то судьба «ЛНР» могла бы сложиться совсем иначе.
Сейчас ситуация та же. С военной точки зрения, нам невыгодно дальше биться о линию обороны, которую россияне выстроили от Сватово до Кременной. Линия Сватово-Кременная, которую мы не можем взять с октября прошлого года и которую все время штурмуем, может быть просто обойдена. Как в свое время немцы на стали штурмовать хорошо укрепленную французами Линию Мажино, а просто взяли и прошли сбоку. Так вот для нас это «сбоку» лежит именно через российскую территорию. С военной точки зрения, для нас было бы очень логичным пройти через Белгородщину и выйти в тылы россиян на Луганщине – тогда там бы посыпалось все.
А вот будет ли это сделано, я не знаю, потому что ответ лежит не в военной плоскости. Я полагаю, что то, что очевидно мне, рядовому пехотинцу, замечательно очевидно и Залужно.
А вот чего мы не знаем, так это то, насколько жесткими являются запреты наших союзников по поводу любого захода на российскую территорию. У меня теплится надежда, что в момент, когда все начнется, нам просто будет плевать на то, что по этому поводу думают Байден и Салливан, и наши военные решат действовать так, как целесообразно с военной точки зрения. Мы просто потом скажем: "Ой, извините, упс, так уж получилось".
Впрочем, не знаю, будут ли настолько следить за нашими руками, что последуют жесткие сигналы о прекращении военной помощи, если мы пройдем хотя бы метр по вражеской территории. Это совершенно несправедливо, это полный бред, с точки зрения военной стратегии. Но опять-таки, к большому сожалению, поскольку мы не готовились, мы вынуждены считаться, в частности, с глупыми страхами наших союзников (в данном случае мы говорим именно об этом).
У Байдена и его окружения есть совершенно глупый и иррациональный страх, так называемой, эскалации. Поэтому дадут ли нам пройти через территорию Рашки, пока мне не известно.
Anna: Насколько вероятными вы считаете новые "жесты доброй воли" со стороны россиян и в отношении каких позиций?
Евгений Дикий: Россияне не сделали ни одного «жеста доброй воли» просто так – их к этому принудили. Поэтому следующие "жесты доброй воли" возможны только после существенных успехов ВСУ на фронте.
Не исключаю, что Крым нам дастся легче, чем многие думают. Ведь если мы выходим на левобережную Херсонщину и юг Запорожья, с военной точки зрения, Крым становится островом. Мост перебивается парой ракет. Сколько там россияне продержатся в изоляции... Так что здесь вполне возможен "жест доброй воли".
С другой стороны, Крым для россиян имеет сакральное значение, поэтому им могут дать команду стоять насмерть. Тогда нам придется брать Крым с боями. Но даже при условии сопротивления россиян взять Крым гораздо проще, чем взять Донбасс, потому что это остров.
У Донбасса огромный тыл в виде Ростовской и других областей Российской Федерации. Можно считать, что у российского фронта на Донбассе тылы вплоть до самого Урала.
А вот Крым – совсем другая история: выходим на Перекоп, перебиваем мост и дальше имеем дело только с той группировкой, которая есть на острове, ведь у противника не будет возможности его пополнять людьми и запасами.
История свидетельствует о том, что "легендарный город русской славы Севастополь" выдерживал вражескую осаду трижды, и все три раза он капитулировал. Четвертый – не за горами.
Smilik: Ваше мнение, когда, когда же наконец Крымский мост отправится к крейсеру "Москва"? Этот мост – очень символичная вещь, как веревка, привязывающая Крым к России, поэтому так хочется, чтобы его как можно скорее не стало.
Евгений Дикий: Понимаю эти эмоции.
Как по мне, стратегическое значение там имеет только железнодорожное полотно, которое было существенно повреждено во время предыдущего «хлопка» на Крымском мосту. Не берусь судить, когда его добьют, но технически у нас теперь есть чем – спасибо Британии за Storm Shadow.
А вот насчет живой полосы автомагистрали, которая осталась одна, потому что вторая, как мы помним, обвалилась после "хлопка", есть вопросы. Для обеспечения военного контингента это на самом деле очень узенькая артерия, через которую многого не завезешь. Зато, возможно, стоит оставить эту артерию для бегства в Россию гражданского российского населения. За эти восемь лет в Крыму собралось много «понаехов», и до сих пор далеко не все они убрались оттуда с чемоданчиками. Возможно, нам выгоднее оставить им этот путь для бегства.
Евгений Александрович Дикий – украинский ученый, военный, публицист. Кандидат биологических наук, участник войны на востоке Украины, в 2014 году-командир 2-й роты 24-го батальона территориальной обороны «Айдар». С февраля 2018 года возглавляет Национальный антарктический научный центр, пишет Википедия.
Fedir: Центр журналистских расследований сообщил, что оккупанты открыли шлюзы Каховской ГЭС и... затопили собственные позиции. Что это – хитрый план или глупость? Вообще, как вы считаете, на какие радикальные шаги может решиться эта дикая орда: подрыв ГЭС, умышленная авария на ЗАЭС, ядерный удар, применение химического оружия?
Евгений Дикий: Пока у меня нет подтверждения информации о подрыве ГЭС, поэтому не буду комментировать. Тут надо разобраться.
А на что россияне способны вообще... Обратите внимание, когда они валили нашу энергосистему, тратя на это сотни ракет, ни одна ракета даже не летела в сторону АЭС. Но это не потому что россияне такие хорошие, а потому что это та единственная очень жирная «красная линия», которую им провел Запад. Это та черта, после которой Запад пообещал вмешаться в войну напрямую – не путем помощи Украине, а именно своими вооруженными силами.
То есть россиянам запретили использовать ядерное оружие и атомные станции в качестве ядерного оружия. К сожалению, это единственный запрет, но он серьезный. И, судя по действиям русских, они воспринимают его всерьез.
Олег: Чем и как дальше будет воевать Россия, отбивать украинское наступление, раз уж сейчас она воюет самой старой техникой, оставшейся от Советского Союза, раз уж сейчас ее бойцы кричат о "снарядном голоде", раз уж сейчас на определенные участки фронта перебрасывают не только допотопные танки, но и лошадей?
Евгений Дикий: Собственно, на это у нас сейчас основной расчет. Практика показала, что россияне очень нечувствительны к потерям людей. Расчеты, которые у нас у всех были в начале войны, у меня в том числе, на то, что в России «что-то начнется», когда она пересечет определенный лимит «грузов 200», не оправдались. Мы надеялись, что россияне хотя бы зададутся вопросом, стоит ли это продолжать, «нахиба» это все. Оказалось – нет. Оказалось, что солдатские мамочки, которые в свое время выиграли Первую чеченскую войну, заставив власть вывести войска, сегодня совершенно спокойно становятся в очередь за «Лада Калиной».
То есть российское общество настолько деградировало, что установка маршала Шереметьева, который когда-то утешал молодого и еще похожего на человека Петра І: «Не плачь, государь, бабы еще нарожают!", стала доминирующей в российском обществе. Следовательно, "мяса" им не жалко.
А вот с "железом" другая история. Слабое место России – это именно «железо». Мы выбиваем их бронетехнику и "арту" ("арта" – сокращенно от "артиллерия", – ред.) большими темпами, чем они успевают ее возобновлять, поэтому она постепенно тает. Это не значит, что "железо" уже закончилось – там огромный базовый запас, но он действительно тает.
Танки Т-55 и Т-54 неслучайно появились на фронте. Более того, есть даже более забавные вещи, чем эти танки. Там есть полукустарные, но их делают российские государственные предприятия, «шушпанцеры»: например, россияне берут старые армейские «мотолыги», то есть тягачи МТ-ЛБ, и на них сверху наваривают зенитные башни, спиленные с кораблей. В последний раз такое делалось во время Второй мировой войны, и вот теперь снова. Это показатель очень больших проблем россиян с пополнением парка бронетехники.
Насчет "снарядного голода" есть нюанс. Не всему, что кричат россияне, стоит верить. Дело в том, что то, что они называют «снарядным голодом», это такое количество снарядов, которого у нас не было еще ни разу за эту войну. Сейчас россияне выстреливают до 20 тысяч снарядов в день по всему фронту, и у них истерика, что это «снарядный голод». Они сравнивают с прошлым летом, когда они выстреливали 60 тысяч снарядов в день, это была их стандартная дневная норма. Тогда они воевали огненным валом: сначала "арта" выносила целые населенные пункты, а дальше заходила пехота.
Мы никогда так не воевали, и у нас никогда не было такого количества снарядов. Максимальное количество, которое мы тратили во время этой войны, составляло 7 тысяч снарядов в день. Сейчас вообще действует норматив 4-5 тысяч снарядов в день, не более. И мы не плачем, не кричим, что у нас «снарядный голод». Так есть, так мы и воюем.
Поэтому "снарядный голод" врага не стоит переоценивать. Только в воображении россиян это «голод», потому что они просто не умеют стрелять метко – рученьки не из того места, они привыкли работать по площадям. Если работать по площадям, а не по объектам, засеивая землю снарядами, тогда, пожалуй, действительно 20 тысяч снарядов в день – это «голод».
Дай Бог нам дожить до того, чтобы у нас хотя бы раз был такой «голод»!
Ключевая проблема для нас – это просто большое количество россиян.
Вообще, вся эта "вторая армия мира" напоминает мне один "шедевр" русской культуры. Несколько лет назад русские очень гордились тем, что в Якутии создали 5-метровую скульптуру петуха из, простите за слово, коровьего навоза. Что интересно, они потом каждый год создавали какую-то такую символическую фигуру, а в прошлом году не смогли – оказалось, что под санкции попал немецкий пластификатор, на котором держался тот петух из навоза у россиян. Соответственно, под санкциями эти "шедевры" просто превратились в большую кучу дерьма и палок.
Это замечательный образ российского оборонпрома и российской армии. Во-первых, все это очень плохо работает без "немецкого пластификатора", а, во-вторых, в принципе, является дерьмом. Но этого дерьма, к сожалению, огромная куча. Лопатами еще махать и махать, кидать – не перекидать эту кучу.
Итак, у россиян все хуже становится с "железом", но "мяса" они нагнали в Украину немерено. Для сравнения: год с хвостиком назад они зашли на нашу территорию в количестве 180 тысяч, а сейчас только в Херсонской и Запорожской областях находится 150 тысяч человек. Это лишь в двух не полностью оккупированных областях!
Это к вопросу о том, сколько они сюда нагнали живой силы. Именно ею, этим "мясом" они и будут воевать, защищаться. Соответственно, дальше все будет зависеть от того, как именно поведет себя это «мясо»: насколько оно окажется мотивированным, обученным, снабженным оружием и боекомплектом, в конце концов, насколько грамотно им будут командовать. А это уже покажет само наступление.
Simka: Какие мифы о мощи России наиболее феерично разрушили ВСУ от 24 февраля?
Евгений Дикий: Наверное, все. Процитирую нашего большого друга – британского министра обороны Бена Уоллеса. Еще летом прошлого года, когда орки поубегали из северных областей Украины, он сказал: «После того, что произошло, можно забыть об определении России как сверхдержавы».
Россия перестала быть сверхдержавой. Но свято место пусто не бывает, и мечта Владимира Вдадимировича осуществилась, правда, не совсем так, как он хотел. Он мечтал о том, что мир снова станет двухполярным, как в годы его юности, в годы Холодной войны. Так и случилось. Но ему никто не обещал, что второй полюс будет в Москве... Следовательно, если раньше «ось добра и зла» составляли Вашингтон и Москва, то теперь – Вашингтон и Пекин.
России вместо роли сверхдержавы отведена функция полубезумной бензоколонки при Пекине. Она окончательно теряет свое влияние в мире и всю свою «великую геополитику».
Таким образом, разрушаются мифы и о "великой России", и о России как государстве, и о мощной и сильной российской армии. Об армии РФ всем стало понятно, что она просто велика числом, и это единственное ее преимущество. Да, это преимущество, с которым тоже приходится считаться, но оно единственное.
Российский оборонпром уже окончательно и необратимо потерял все мировые рынки. Российское оружие больше никто не будет покупать. Разве что какие-то африканские диктаторы, чью оборону обеспечивает ЧВК «Вагнер», получат от Рашки еще несколько самолетиков или танчиков. Но все серьезные покупатели, например, Индия, которая каждый год покупала российское оружие на миллиарды, переориентируются и переходят на западное оружие, потому что российское себя уже проявило по полной программе.
Самый яркий пример – недавнее сбивание "Кинжалов". Прикол не только в том, что их сбили, но и в том, что «Кинжалы», сделанные в 2020-х годах и являющиеся последним писком российского оборонпрома, считались суперовой «аналоговнетной» гиперзвуковой «вундервафлей», были сбиты американской системой Patriot 1990-х годов выпуска. То есть 30-летняя американская система ПВО спокойно берет самые последние российские ракеты, лучше которых просто нет. Это приговор.
Кстати, легенда об импортозамещении накрылась одной из первых. У россиян сейчас проблемы не только с чипами и электроникой. Это то, с чем Советский Союз всегда выкручивался путем банальной кражи чужих технологий, ибо в свое время товарищ Сталин сказал, что «кибернетика – это продажная девка империализма и буржуазная лженаука». С тех пор "совок" так и не смог догнать отставание по всем диджитал-штукам. Советская оборонная промышленность закрывала этот вопрос кражей чужих технологий. Рашка пошла путем покупки этих технологий за нефтяные баксы, когда не была под санкциями. Сегодня Россия снова под санкциями, и теперь россияне воруют банальные стиральные машины, потому что чипы из современных западных стиралок являются тем, чем россияне спасают боеголовки своих ракет. Кстати, очень остроумно как для одноразового партизанского решения. Это смешно, но как-то работает.
Хорошо, пусть это электроника. Она всегда была слабым местом "совка". Но банально подшипники! У россиян сейчас не ремонтируется бронетехника, потому что нет шарикоподшипников – как оказалось, они все были немецкими последние 20 лет. Как бы мы ни относились к "совку", каким бы дерьмом он ни был, но по крайней мере подшипники он делал свои. А вот "аналоговнетная" путинская Россия оказалась неспособной даже на это.
Таким образом, разрушено множество мифов, и они до сих пор тают с одинаковой скоростью. Если для нас уже все понятно, то на Западе многие еще верят в эти мифы. Мы уже убедили всех, что Рашка, оказывается, может не побеждать, но в том, что Рашку можно победить, мы еще убедили далеко не всех, даже наших союзников. Это будет следующим открытием, но до него еще надо дожить и довоевать.
Скептик: Что вы думаете о ракетной мощи России? Сначала там стали тише смеяться российские уже малочисленные "Искандеры", теперь и непобедимые "Кинжалы" перешли в разряд семечек, которые ловко лузгают системы Patriot. Можем ли мы говорить о том, что Россия теряет такой инструмент террора как ракетные обстрелы?
Евгений Дикий: Теряет, но не потеряла. У россиян еще есть определенный запас ракет, на этот год им его еще хватит. Но чем дальше, тем больше ракеты становятся дефицитными.
Мы с вами говорили о возможностях российского оборонпрома в условиях санкций, так вот именно по ракетам это очень ударило. Насколько я понимаю, "Кинжалы" сейчас либо не производятся вообще, либо производятся в количестве одна-две единицы в месяц. С "Калибрами" и другими крылатыми ракетами дела обстоят несколько лучше, но опять-таки речь идет о десятке-двух в месяц.
Фактически россияне за месяц способны произвести такое количество ракет, которое требуется на один залп. А запасов уже меньше критически приемлемого предела. Пока Россия компенсирует это иранской помощью: "мопедов" много, и Иран, похоже, готов поставлять их дальше. Ну что ж, «мопеды» будут лететь – мы их будем сбивать.
Светлана: Вы оптимист или пессимист в прогнозах относительно продолжительности войны – когда, по вашим субъективным ощущениям, домой вернутся Донбасс, Крым, оккупированная часть Запорожья и Херсонщины?
Евгений Дикий: Стараюсь быть не оптимистом или пессимистом, а реалистом. Реалистичный прогноз пока сделать невозможно – есть несколько сценариев, мы каждый можем описать, но какой из них реализуется, сейчас никто не скажет. Это зависит от очень многих факторов.
Начнем с самого оптимистичного сценария. Существует шанс, и он не нулевой, что осуществится мечта большинства украинцев – долгожданное большое наступление ВСУ будет очень успешным, и орки посыпятся так, как в прошлом году они посыпались на Харьковщине. Такая вероятность – подчеркиваю, именно вероятность – существует. Но это, мягко говоря, не гарантия.
Напомню, что победной для нас прошлой осенью одновременно были Харьковщина и Херсонщина. На Харьковщине тогда на самом деле началось не очень значительное наступление, но орки посыпались. Поэтому наше командование этим воспользовалось и гнало их столько, сколько видело. Зато к наступлению на Херсонщине мы долго готовились и смогли прорвать только одну линию орковской обороны из трех, а остальные остались. Поэтому пришлось менять тактику – два месяца постепенно их выдавливали, принуждая к "непростому решению". Там были четыре моста – как только мы взяли их под огневой контроль, стало понятно, что "непростое решение" будет, вопрос был только в том, как скоро.
К сожалению, далеко не на всех территориях возможно так действовать. Поэтому только большая наступательная кампания покажет, то ли она будет больше похожа на прошлогодние события на Херсонщине, то ли на события на Харьковщине, то ли россияне будут сыпаться и убегать, то ли будут цепляться зубами и когтями за оккупированную землю, как в Херсонской области. Это очень разные сценарии.
Многое зависит от графиков поставок нам западной помощи, в первую очередь, даже не техники, а снарядов. Это очень лимитирующий фактор. Он способен влиять на скорость нашего продвижения, а от этого будет зависеть то, сколько времени будет у Рашки на мобилизационные кампании и восстановление сил.
Мы играем на то, чтобы одержать победу как можно скорее. Россия, наоборот, прекрасно понимает, что победа ей сейчас не светит, поэтому рассчитывает на затягивание времени. Она пытается выиграть время, в идеале путем принуждения нас к прекращению огня по нынешней линии или, по крайней мере, путем растягивания боевых действий на более длительное время, тем временем реорганизуя свой тыл и готовя новые пополнения. Какой из двух сценариев сработает – наш или орковский, это будет видно где-то осенью.
Возможны очень разные сценарии – от триумфального завершения войны осенью этого года до затягивания войны еще на несколько лет или до худшего сценария, то есть замораживания войны.
Разумно и рационально с нашей стороны готовиться и настраиваться на худший сценарий. Лучше мы потом получим сюрприз, как получили его на Харьковщине, и порадуемся тому, что орки окажутся еще большим дерьмом, чем мы о них думали. Пусть лучше мы удивимся так, а не наоборот. Это лучше, чем мы раскатаем губу и будем думать, что стоит нам только начать – и понеслась, а потом разочаровываться и на ходу перестраиваться на более длительный вариант.
Поэтому всем лучше настраиваться на то, что нам надо выдержать еще несколько лет этой войны, а потом радоваться из-за ошибки в прогнозах.
Главред: Это важная ремарка, потому что у нас сейчас слишком много говорят о победе – как будто она уже у нас в кармане.
Евгений Дикий: Победа еще вообще не гарантирована. То, что мы поверили в свою способность одержать победу, очень круто – в начале войны это было критически необходимо, и нужно было разрушить миф о непобедимости Рашки. Но от того, что мы поверили в возможность нашей победы, мы плавно перешли в убеждение в неизбежности этой победы. А это совсем разные вещи.
Раньше мы все жили этой войной – и те, кто держали в руках оружие, и те, кто им, условно говоря, подавали патроны и бутерброды, и даже те, кто бежали за границу и ничего там не делали. Информационно мы все жили в одном поле, мы разделяли одни эмоции. А сейчас, как ни парадоксально, из-за того, что наши защитники очень классно делают свою работу и воюют, фронт будто отдалился, и страна будто разделилась на тех, кто напрямую связан с войной, и тех, кто, несмотря на прилеты, живет спокойной тыловой жизнью. И чем дальше от линии фронта, тем незаметнее становится война.
Именно у этой части людей, которые отгораживаются от войны, почему-то возникает убеждение, что, во-первых, победа точно будет, и, во-вторых, что что-то она уже задерживается. "Где же наша победа, мы такие герои, мы выдерживаем эту войну, мы даже по пять гривен донатим на ВСУ, а победушки все нет. Где наша победа?!». Это начинает напоминать футбольных болельщиков, которые сидят с бутылочкой пива и скандируют: «Надо гол! Надо гол!». Если "надо", то пойди и забей.
Следовательно, никто не гарантировал нашу победу. И чем больше мы надеемся, что эту победу кто-то одержит без нас, что нам кто-то ее принесет, тем длиннее к ней путь.
Из всех наших слоганов этой войны мне очень не нравится, пожалуй, самый распространенный – "Верю в ВСУ". Это переходит в какое-то религиозное убеждение: где-то существует какая-то абстрактная святая всемогущая сила – ВСУ, и я в нее верю, даже доначу свои честные пять гривен, а она дальше каким-то магическим путем мне принесет победушку. Нет, так это не работает.
ВСУ, в которые стало принято «верить», являются абсолютно такими же людьми, как мы с вами. Среди них профессиональных военных, которые до этой войны изучали военное дело, единицы. Это даже не меньшинство, а исчезающий процент. Абсолютное большинство – это обычные гражданские люди, которых эта война вырвала из нормальной жизни, которые никогда к этому не готовились. Это наши братья, друзья, соседи, коллеги по гражданской работе, которых вырвало из привычной жизни, но отнюдь не сделало при этом суперменами, ничему не научило, а просто бросило в этот водоворот, навалило на них такие нагрузки, которые мы здесь, в тылу, даже не представляем. А мы теперь просто в них веруем и начинаем даже их подгонять – «ну где же наша победа?».
Надо не верить, а помогать, помогать, помогать... Как это было в начале войны. Следует помнить, что там нашим защитникам легче не стало. Обеспечение стало лучше, чем в начале войны, но все равно оно далеко не такое, как надо. Надо и до сих пор донатить хотя бы по пять гривен, надо сдавать кровь для раненых, потому что их уже много, а во время наступления будет еще больше. Война – большая, и у каждого из нас уже есть родственники, друзья, знакомые или хотя бы знакомые знакомых, которые сейчас готовятся к наступлению или держат фронт, поэтому можно просто поинтересоваться напрямую, чего им не хватает – конкретно этому человеку, конкретно его подразделению, и конкретно на это задонатить или найти, купить и прислать. Тогда и время в ожидании победы совершенно по-другому пройдет, оно гораздо быстрее пронесется.
Настраиваться надо именно на длительную работу. Война – это очень тяжелая работа, которую должны выполнить сотни тысяч людей. Воины выполняют ее там, на фронте, а нам нужно настроиться выполнять ее здесь, в тылу, и так долго, как это будет надо. Когда мы будем к этому готовы, в определенный момент мы будем так же удивлены, как в свое время победой под Киевом.
Nik: Насколько, по-вашему, прочной является сегодня российская вертикаль власти? Что может стать тем взмахом крыльев бабочки, который свергнет Путина и его режим? Какие события на фронте начнут создавать наиболее ощутимые проблемы для Путина внутри России, после какого поражения условные «башни Кремля» или сами россияне скажут «хватит, пора с этим заканчивать»?
Евгений Дикий: Режим оказался достаточно крепким и устойчивым, а российское общество – неспособным к сопротивлению. Поэтому если у нас кто-то наивно рассчитывал на «российский майдан», надо об этом забыть – его точно не будет.
А вот классический в стиле русской истории "апоплексический удар табакеркой по голове" с русским «государем» случиться может. То есть возможен мятеж в ближайшем окружении Путина. Может начаться "великая русская смута", которая отнюдь не будет похожа на демократическую революцию или майдан, а будет войной таких как Пригожин, Кадыров и других владельцев частных армий и бандформирований.
Кстати, бум создания в России ЧВК показывает, что многие именно к такому сценарию там уже готовятся. Многие в России уже начали носом чувствовать запах смуты. Если такие как Гиркин создают забавные политические образования – «клубы рассерженных патриотов», то все, у кого есть деньги, обзаводятся своими ЧВК.
В России за последний год зарегистрировано уже более 40 ЧВК. Это не 40 организаций, которые мечтают положить свою жизнь и приложить усилия для победы «СВО», а это 40 организаций, которые готовятся к переделу власти в России, а, возможно, даже к переделу территории Российской Федерации.
Я не удивлюсь, если мы увидим Шойгу первым президентом независимой Тывы, или если верный путинский раб Кадырка вдруг вспомнит, что он является сыном моджахеда, и возглавит исламский эмират Кавказ. Подобных вещей мы увидим очень много, много разных интересных парадоксов.
Точно можно сказать, что различные забавные "шендеровичи", которые сидят по Европам и подписывают никому ненужные декларации, точно не будут игроками в этой ситуации. Все будет происходить в пределах "банки с пауками", которая сейчас касается правящего режима, и которой режим позволяет удерживать собственные вооруженные формирования.
Чтобы произошла точка невозврата, после которой в России что-то начнется – мятеж, путч или смута, нужна не просто не-победа Рашки, а яркое ее поражение, крушение, разгром, который будет очевидным даже для русского лоха. Пожалуй, одним из таких сигналов может стать освобождение Крымского полуострова. Если мы триумфально зайдем в Крым, и оттуда будут бежать остатки «второй армии мира», даже очень тупой русский лохторат не сможет не признать, что «царь ненастоящий». И тогда что-то начнется…
Вопрос: Почему российские блогеры и военкоры критикуют Шойгу, Герасимова, даже Путина, но почти никогда не прилетает Патрушеву, хотя песочница же одна. В какую игру может играть Патрушев, каковы его влияния на происходящее в Кремле? Может ли Россия вдруг проснуться с новым кровавым диктатором – Патрушевым вместо Путина? Или, если обобщить вопрос, то насколько вероятно, что после свержения режима Путина в России к власти придет кто-то еще хуже кремлевского деда?
Евгений Дикий: Начну с последнего – такая вероятность очень не нулевая. Среди тех сил, которые могут сыграть роль в будущей «русской смуте», немало тех, для кого Путин плох не тем, что он нацист и диктатор, а тем, что он недостаточный нацист и недостаточный диктатор. Это как раз вполне возможно.
А вот что касается патрушевых и фигатрушевых, то, честно говоря, не владею информацией, это не мой профиль. А, кроме того, не понимаю наших людей, которым это настолько интересно.
Простите, но разве настолько нечем заняться, чтобы нужно было вычитывать, кто там у них Патрушев, а кто фигатрушев? Да пойдите вместо этого поволонтерьте несколько часов, сеточку сплетите! От этого будет реальная польза.
Помните, у советских классиков был образ "пикейные жилеты", от которых ни черта не зависело, но которые сидели и обсуждали, что Ганди – это голова, Черчилль – это голова. Вот я сейчас ввожу в употребление такое понятие как "пикейные бронежилеты". Это та публика, которой совершенно нечего делать, зато ей интересно, какие «башни Кремля» с какими говорят.
Прекратили бы маяться дурью и пошли бы поволонтерили вместо этого – это то, что я могу ответить именно на этот вопрос.
Классик писал: «Нехай собі як знають божеволіють, конають, нам своє робить». Для нас Россия – это империя зла, чья армия в количестве 400 тысяч штыков стоит на нашей территории, и это все подлежит утилизации и уничтожению. Заниматься надо именно этим, а не сидеть и мечтать, что же у них там внутри может произойти.
Grig_42: Евгений, кто, по-вашему, стоит за Пригожиным, и насколько он существенная заноза в пятой точке Путина – способен ли он создать царю такие проблемы, которые приведут к фатальным последствиям?
Евгений Дикий: Это снова то же самое. Прекратите, вы их обсуждать! Займитесь делом!
Пусть они сами решают, кто кому заноза в каком месте. Для нас заноза – 400 тысяч орков на нашей земле. Всю эту занозу надо вырвать. А кто из них "вагнеры", кто из них "кадырки" (или, как их называют наши ребята на фронте, «овцелюбы»), кто из них просто "чмобики", а кто профессиональные контрактники – все это «по барабану». Это все вражеская сила, которую нужно ликвидировать.
Тимофей: Много ли изменится поколений до того, как россияне и украинцы смогут вернуться к нормальным добрососедским отношениям?
Евгений Дикий: Хороший вопрос. Мне кажется, здесь дело не в количестве поколений, а в том, как именно эти поколения россиян воспитывать. Мы видим прекрасные примеры немцев и японцев – наций, которые были коллективными соучастниками колоссальных преступлений их режимов. Абсолютное большинство немцев и японцев поддерживали все те преступления, которые совершали их тогдашние правительства. Но сейчас это здоровые и нормальные нации, не просто безопасные для своих соседей, а хоть к ране прикладывай.
Но так случилось не просто так. Для этого сначала немецкие города должны были выдержать на себе все ужасы бомбардировок союзников, по части Германии должны были пройтись гусеницами советские танки, после этого был Нюрнбергский процесс, и несколько поколений немцев воспитывали на чувстве коллективной вины.
С Японией получилось немножко иначе. Но опять-таки сперва были Хиросима и Нагасаки, сожженные ядерным огнем, потом были токийский, харбинский и хабаровский процессы над военными преступниками, новая конституция, написанная для Японии американцами, и опять-таки пара поколений изучали историю в школах.
Если у России впереди такое, тогда, конечно, через какое-то время я поверю в «хороших русских». Но для этого должны произойти именно такие тектонические сдвиги. То есть пару поколений русских надо воспитывать на чувстве их коллективной вины, на том, что империализм – это зло, что Российская империя была очень плохой для всех народов, в том числе и для самих русских. Только тогда они могут стать не мо**алями, а нормальной нацией, рядом с которой можно спокойно жить.
Но пока я не вижу даже не гарантий, а особых предпосылок для этого. Боюсь, даже после разгрома ра**истской армии это не будет такая капитуляция Рашки, какими были капитуляции Германии и Японии в 1945 году. То есть не будет оккупационного режима, не будет жесткого перевоспитания поколений россиян и признания ими коллективной вины и коллективных ошибок.
А без такой работы над ошибками наши отношения с россиянами будут развиваться по арабо-израильской модели. Израиль выиграл три крупные войны и кучу мелких конфликтов у арабов, таким образом, заставил их, сцепив зубы, смириться с фактом существования еврейского государства. Но арабы все время где-то там точат нож и надеются в определенный момент вонзить его в спину, чтобы сбросить евреев в море.
Зато государство Израиль сумело сделать общую боеготовность общества не просто вынужденной мерой, а своей силой, я бы даже сказал, суперсилой, и добилось своего экономического и технологического прогресса.
Если капитуляция России будет не такая, как у немцев в 1945 году, то Украине следует готовиться к израильскому сценарию.
Главред: Если не будет этого перевоспитания, россияне просто будут бредить реваншем…
Евгений Дикий: Если не будет перевоспитания, то будет бред реваншем, а мы будем должны все время готовиться к тому, чтобы этот реванш отбить. Причем отбить не огромными жертвами и самопожертвованием, а огромным технологическим преимуществом и боеготовностью.
Главред: А какова, с вашей точки зрения, вероятность того, что Россия после поражения повторит судьбу СССР? И насколько эти новые государства могут быть для нас опасными?
Евгений Дикий: Для нас это был бы лучший сценарий. Но Запад почему-то этого сценария боится, в представлении Байдена такой вариант развития событий является одним из катастрофических. Часть западных аналитиков, и, к сожалению, очень влиятельная часть, видит это все как страшный неуправляемый хаос, как образование десятков новых государств, во главе каждого из которых будет стоять условный Пригожин или Кадыров, и у каждого пригожина-кадырова по куску ядерного арсенала России. Для них этот сценарий выглядит совершенно апокалиптическим.
Впрочем, практика свидетельствует, что когда Западу бросается серьезный вызов, он просыпается, мобилизуется и справляется с этим вызовом. Так будет и с ядерным оружием – его просто заберут. И я не исключаю, что его будут забирать вместе Запад и Китай. То есть все эти "бандустаны" с кадыровыми во главе денуклеаризируют, разоружат мгновенно. Также не исключаю, что где-то в Пентагоне на самом деле такая операция на всякий случай уже просчитывается как один из возможных сценариев.
Без ядерного оружия одни государства, образующиеся на месте РФ, начнут развиваться демократически, другие, наоборот, станут такими диктатурами, что путинские времена будут вспоминаться как очень либеральные. Нам это по цимбалам. Главное – ни одно из этих государств не будет представлять для нас реальной военной угрозы. Потому что таких государств будут десятки, и каждое из них будет намного меньше и слабее единой монолитной Рашки. Кроме того, им будет не до империализма, потому что они будут разбираться между собой, искать каждое свое место в глобальном мире: кто-то попадет под западное влияние, кого-то подгребет Китай, кто-то будет самым независимым в мире, потому что от него абсолютно ничего не будет зависеть. Короче, понесется.
У евреев есть такое замечательное проклятие – "а чтоб им стало не до нас". Так это будет именно тот вариант.
В случае распада России новым государствам очень надолго станет не до нас. Тогда у нас будет возможность совершенно спокойно перевести дыхание, не превращаться во второй Израиль, а мирно заниматься развитием в стиле а-ля Евросоюз, конечно, все равно сохраняя сильную армию и вступив в НАТО – без этого никак. Но есть разница, когда на оборону будет идти 3% ВВП и 30%. Поэтому для нас этот сценарий идеален.
Есть ли для такого сценария предпосылки? И да, и нет. В принципе, предпосылки для такого сценария заложены в самой имперской модели как таковой. Но пока такие предпосылки меньше, чем были под конец существования Союза. Нынешняя Россия гораздо монолитнее, чем Союз.
Союз состоял из 15 республик. Счастлив, что мне удалось в 16-18 лет принять участие в развале этой империи, то есть в юности я приобщился к тому, что потом Владимир Владимирович назовет «величайшей геополитической катастрофой ХХ века», очень рад, что мне выпала такая участь.
Тогда, собственно, было 15 республик, в каждой из которых титульная нация, то есть та нация, по которой названа республика, составляла арифметическое большинство. Это большинство было разным: в Эстонии около 60% (40% "освободителей"), в Литве – 82%, в Армении был наибольший процент – 88%, в Украине – 72%. Но так или иначе повсюду титульная нация составляла абсолютное большинство. То есть империя разваливалась не просто так – ее разваливали именно национально-освободительные движения, которые создавали свои государства. А создание этих государств было упрощено тем, что рамки для них уже были, потому что формально союзные республики были государствами. Национально-освободительные движения ставили своей целью эту форму наполнить реальным содержанием, то есть квазигосударство сделать реальным национальным государством.
В нынешней Рашке такого нет. Абсолютное большинство коренных народов нынешней территории России просто уничтожено. От многих народов остались только топонимы на карте, а живых представителей этноса уже нет. И таких наций, к сожалению, десятки. Есть нации, которые представлены всего несколькими тысячами человек, и они нигде не составляют большинство.
Большинство коренного населения сохранилось разве что на Северном Кавказе, поэтому северокавказские республики могут и будут отделяться именно по тому сценарию, по которому отделялись республики СССР. Там эта модель рабочая. Еще, насколько я припоминаю, этническое большинство есть в Татарстане и, как это ни забавно, в Тыве (привет, Шойгу!). Даже в Бурятии большинство составляют уже не буряты, а этнические русские, в Якутии – точно так же. А многие республики имеют номинальное название а-ля Чувашия, но там нет ни одного живого чуваша.
Чтобы не просто отвалился Кавказ, а затрещала вся империя, нужна другая модель. Не модель выхода республик из Союза, а модель, по которой США отделялись от Британской Короны. Это были те же самые люди – англосаксы, протестанты, люди с одним языком, одной верой и одной культурой, но они решили, что хватит кормить метрополию, они лучше сами. Когда у русских Урала, Сибири, Дальнего Востока сработает такое мышление, когда они зададутся вопросом, почему, например, всю нефть и газ качают в Тюмени, но все деньги за эти ресурсы остаются либо в Швейцарии, либо в пределах Садового кольца, тогда империя затрещит.
В принципе, такие признаки в 90-х и начале 2000-х годов наблюдались, особенно на Дальнем Востоке. Но есть нюансы. Надо отдать должное путинскому режиму, который очень серьезно отнесся к этой угрозе. Поэтому именно эти потенциально сепаратистские движения этнических русских зачищали гораздо жестче, чем даже исламское сопротивление на Кавказе. Поэтому сегодня эти движения не являются активными, не представлены выдающимися лидерами, тем более, они не имеют своих медиа. Поэтому ситуация хуже подготовлена, чем была на момент распада «совка». Но иногда история ускоряется.
К сожалению, я не считаю сценарий развала России неизбежным, совсем не считаю. Более того, сегодня я считаю такой сценарий менее вероятным, чем другой, который предполагает сохранение целостности России. Но я также не считаю этот сценарий невозможным – так может случиться. И такой сценарий для нас идеален.
Напоследок маленькая зарисовка из моей боевой юности. 1991 год, мы возвращаемся из Литовской Республики, которая уже тогда выходила из Советского Союза. Собственно, впервые россияне в меня стреляли именно там, в Вильнюсе, когда мы там строили баррикады. Мы тогда шутили, что вернулись "с зимней сессии вильнюсского баррикадостроительного института". Кстати, именно там меня научили делать "коктейли Молотова" (кто бы мне тогда сказал, что через десятилетия я буду учить уже своих студентов делать "коктейли Молотова"). Так вот, возвращаемся мы в Украинскую ССР из никем пока еще не признанной, но де-факто уже независимой Литвы. Вернулись мы вдохновленными литовским опытом. Нам тогда было 17-19 лет, и мы считали, что «совок» развалится через три-пять лет. Взрослые нам говорили: "Боже, дети, какие вы оптимисты. Если он через десять лет развалится, то это счастье». А на самом деле до распада СССР оставалось восемь месяцев…
Веду к тому, что история развивается очень нелинейно. Будем надеяться, что так произойдет и в этот раз. Будем на это надеяться, но не будем раскатывать губу.
Ella: Евгений, насколько добросовестно всеми странами выполняется правило в отношении Антарктики, запрещающее вести там какую-либо военную деятельность? Россияне хоть там не готовят сюрпризов?
Евгений Дикий: К счастью, договор об Антарктике не просто декларативно предусматривает, что там не ведется военная деятельность. Он предусматривает возможность постоянных инспекций, о которых не надо даже предупреждать. Представитель любой страны Договора об Антарктике может заявиться без предупреждения на любую станцию другой страны Договора, и ему обязаны показать все помещения, вплоть до последней каптерки. Вот именно так контролируется выполнение этого договора.
Поэтому в Антарктике даже русские оружием не бряцают, слава богу.
Главред: Пока что, возможно…
Евгений Дикий: Я думаю, что скоро им уже будет не до Антарктиды.
Дмитрий: А как в Антарктиде проявляется захватническая натура России? Если после распада Союза она не захотела делиться ни с одной из бывших советских республик ни одной из антарктических станций, значит, и в отношении этих территорий у россиян уже тогда были определенные планы и амбиции...
Евгений Дикий: Именно так, вы абсолютно правильно осведомлены. До 1992 года работала САЭ – советская антарктическая экспедиция, до 30% которой составляли украинцы. Кроме того, что численно треть была наших, некоторые специфические функции выполняла только Украина.
Например, во всех центральных районах Антарктиды, где марсианские условия и находится легендарная станция «Восток», был единственный вид транспорта, который там выживал при тех огромных минусах – «харьковчанка». Для своего времени то было чудо техники какого-то космического уровня – гибрид танка с вездеходом, который выдерживал температуры до минус 80. Так вот на всю советскую империю только Харьковское КБ имени Малышева смогло создать такое изделие. И обслуживали его заводские экипажи.
В небе над ними очень долго летали исключительно самолеты Антонова, только в 1986-м появились еще Ил-ы. В частности, сверхдальний рейс Москва – Мирный выполнил именно АН-26 в свое время. Поскольку это очень сложные условия, туда отправлялись экипажи летчиков-испытателей именно с киевского завода Антонова.
То есть харьковчане обеспечивали наземную логистику в Антарктиде, киевляне – авиационную логистику, а тем временем в море на кораблях было огромное количество одесситов. В частности, две советские китобойные флотилии, которые, к сожалению, набили больше китов, чем китобойные всех других стран мира, потому что «делалы план», базировались в Одессе, одна из них называлась «Советская Украина».
Так вот после такого вклада других республик в советскую Антарктиду вдруг в 1992 году в одну ночь все имущество САЭ, все 12 станций, превратилось в имущество РАЭ – Российской антарктической экспедиции. Когда Украина обратилась по этому поводу к России, ведь по Беловежским соглашениям ей принадлежало примерно 16% имущества СССР за рубежом, и сказала, что хочет включить в эти 16% одну-две из 12-ти станций, Россия отреагировала очень «по-братски»: «А фиг вам, хохлы!». Причем она сделала это настолько жестко, что, когда мы вступали в Договор об Антарктике, Россия год блокировала наше вступление с формулировкой, что «у них есть претензии на наше имущество в Антарктиде». Нам тогда пришлось делать специальную дипломатическую ноту о том, что у нас уже есть замечательная британская станция, поэтому заберите себе весь тот старый советский хлам, мы на него не претендуем. Только после этого нам дали вступить в Договор.
Так что да, мо**али повсюду, в Антарктиде тоже. Но там захватничество России ограничивается двумя вещами: во-первых, определенными правилами поведения, которых вынуждены придерживаться все страны Договора, во-вторых, экономическими возможностями. Антарктида – это недешевое удовольствие. Россия замахнулась на большее, чем смогла проглотить. Мы себе скромно удерживаем одну станцию, да и то я каждый год должен депутатам из бюджетного комитета объяснять, почему это настолько необходимо для страны. Россия хапнула целых 12 станций, из них смогла содержать шесть, а остальные поставила на консервацию, но ни одной так никому не отдала – классическая «собака на сене».
Большая часть российского антарктического научного флота разделила судьбу нашего украинского Черноморского пароходства, то есть была распродана за долги. Но все равно россияне столбят территорию. Есть яркий пример – россияне на станцию Беллинсгаузен приперли церковь аж с Алтая. Они на Алтае построили и собрали эту деревянную церковь из алтайской сосны, каждую деревяшку подписали номером, разобрали, а потом снова собрали на Беллинсгаузене. Я в ней был в 2018 году, мы со священником той церковки до четырех утра пили спирт, разведенный водой, потому что именно это пьют российские полярники, в отличие от наших, и дискутировали о Томосе, который тогда получила наша церковь. Гундяева туда привозили, он освящал ту церквушку.
Поэтому россияне столбят за собой территорию, как могут. К счастью, могут они так себе…
Мила: Почему Антарктида закрыта для простых смертных, рядовых людей? Вокруг таких запретов разрастается конспирология. Вы лично за то, чтобы антарктический туризм существовал, или нет?
Евгений Дикий: Начало этой конспирологии в том, что Антарктида якобы закрыта для рядовых людей. Вот кто вам сказал, что она закрыта? Где вы такое вычитали? Это не соответствует действительности. Можно просто купить путевку и поехать туда как турист, хоть прямо сегодня.
Потап: Скажите, пожалуйста, какое учебное заведение готовит специалистов вашего профиля – исследователя Антарктики.
Евгений Дикий: Такого профиля не существует. В Антарктике работают исследователи из разных отраслей. Если мы говорим об ученых, то это, в первую очередь, специалисты по географическим наукам (таких готовит любой геофак университетов, в частности, кафедры метеорологии), по физике атмосферы (готовят физфаки наших университетов), по геологии (выпускникам геофаков там очень есть что делать), по биологии или географии по специальности экология. Это те специальности, которые там востребованы.
Но не стоит забывать, что в Антарктиде нужны не только ученые. Также всегда нужны врачи и системные администраторы. Без айтишника на станции приборы уже не будут работать, и не будет связи с большой землей. Это, кстати, интересная профессия, называется "администратор связи". Сначала был радист, еще тот классический, который выстукивал сообщение морзянкой точка-тире на большую землю. А теперь этим занимается айтишник, который должен разбираться в спутниковой связи и компьютерных технологиях.
И, конечно, там нужны рабочие специальности. Например, дизелист-электрик – это один из ключевых специалистов на станции, а также системный механик. Первый должен обеспечивать тепло и свет на станции, а второй должен уметь починить все, что вышло из строя, и это при том, что ближайший гипермаркет где-то за полторы тысячи километров. То есть это должен быть многорукий человек, все руки должны быть золотые и расти из правильного места.
Кстати, ученых найти гораздо проще, чем хорошего дизелиста или механика.
Ну а главный человек на станции, потому что от его настроения зависят все, – это повар. От того, как он приготовит, зависит работа и дизелиста, и механика, и геологов, и биологов.