Как бы не хотелось нам верить, что первоочередное внимание всего мира приковано к Восточной Европе и нашему конфликту с Россией, центральным сюжетом мировой политики последних лет несомненно является противостояние Вашингтона и Пекина. Причиной тому и масштаб конфликта (речь идет о двух мировых экономических лидерах), и уровень вовлечения третьих стран (активные и значимые отношения и с США, и с КНР имеет абсолютное большинство государств мира).
Само противостояние — не новость, оно разворачивалось еще с конце прошлого века, постепенно набирая вес и интенсивность. Но политика нынешней американской администрации изменила сам характер противостояния. Риторика Трампа наделила столкновение интересов двух держав экзистенциальными чертами: торговый дисбаланс и «недобросовестная экономическая политика» Пекина определены хозяином Белого дома в качестве угрозы безопасности США, фундаментальным национальным интересам страны и благосостоянию американцев. Такая позиция по сути представляет конфронтацию с КНР как неизбежную, естественную для Вашингтона политику, где вместо использования компромисса и обоюдных уступок США ждут от оппонента исключительно капитуляции и отказа от собственных целей.
В отличии от предшественников, Трамп не ищет баланса интересов с Пекином, не стремиться закрепить взаимодействие на уровне важного института двусторонних отношений (как это было, к примеру, с «Большой двойкой» времен Барака Обамы и китайского лидера Ху Цзиньтао). Для Трампа единственным приемлемым исходом противостояния видится разгром противника. Не удивительно, что под давлением о стороны Вашингтона, Пекин также начинает глубокий пересмотр собственных подходов к США.
Читайте такжеРоссия и Китай хотят создать платежную систему для отказа от доллараДобрые отношения с Вашингтоном, взаимодействие на глобальном уровне стали для Пекина ключевыми элементами внешней политики с начала 1970-х, еще когда страну возглавлял Мао Цзедун. В эпоху реформ Ден Сяопина важность диалога с США приобрела еще более выраженный характер. Способность американцев определять международный климат китайских реформ, доступ Пекина к западным инвестициям и технологиям была со всей очевидностью продемонстрирована в 1989 году. В ответ на жесткие действия китайских властей, разогнавших протестовавших на пекинской площади Тяньаньмэнь, Вашингтон добился от своих союзников ввода жестких санкций против КНР. За несколько недель Пекин оказался в условиях фактической изоляции, а успех экономической модернизации страны — под вопросом.
С недавних пор тезис Ден Сяопина о необходимости «держаться в тени» на международной арене, избегать лидерства в значимых международных процессах соблюдался руководством КНР, и в отношениях с США — больше, чем где-либо. Неудивительно, что в большинстве случаев любые обострения в отношениях с Вашингтоном — будь то монетарная политика, доступ инвестиций на внутренний китайский рынок или экспорт китайских товаров в США — завершались уступками со стороны Пекина. Для Китая было важно не сохранять взаимозависимость с США как гарантию мирного — в самом широком смысле этого слова — продвижения китайских интересов на международной арене. Да, были исключения, как в случае с Тайванем, но список таких исключений был мал, да и локализованы они все были в пределах Восточной Азии. На глобальном уровне Пекин по сути демонстрировал заинтересованность в конструктивном диалоге с Вашингтоном.
Именно с этой политикой связано фактическое самоограничение Пекина в вопросе «глобализации» внешней политики: когда речь заходила о наиболее значимых проблемах международных отношений, если таковые не касались непосредственно КНР, китайская внешняя политика была менее заметна, чем политика заметно более слабых государств, таких как Австралия или Канада. Показательным стала реакция КНР на украинские события 2013-2014 и на конфликт между Украиной и Россией: на эту важнейшую тему международной повестки китайская дипломатия сперва старалась отвечать нейтрально, избегая конкретных оценок действий сторон.
Читайте такжеВ Москве и Пекине тихо радуются крепчающему маразму ШтатовДа, приход к власти Си Цзиньпина привел к началу дрейфа Пекина в сторону куда более активной дипломатии на глобальной арене. Но именно начатая Трампом конфронтация сделала этот дрейф не медленным и постепенным, а довольно стремительным и радикальным — в сравнении с недавней историей китайской внешней политики. Ставшее реакцией на системный конфликт с США превращение КНР в полноценную глобальную державу, в страну с открытыми претензиями на мировое лидерство происходит сегодня быстро и последовательно.
За последние пару лет явных свидетельств кардинального пересмотра Пекином подходов во внешней политике набралось немало. Началось фактическое развертывание сети военных баз за рубежом: формально у КНР есть лишь одна такая база, открытая летом 2017 военно-морская база в африканском Джибути, но по факту Китай включил возможность постоянного базирования своих военнослужащих в соглашения о военном сотрудничестве с рядом стран, прежде всего, с Пакистаном и Мьянмой. Пекин существенно расширяет свое участие в миротворческой деятельности, нарабатывая опыт развертывания войск на отдаленных театрах миротворческих операций. Китай стал активно поощрять создание частых военных компаний как инструмента влияния в Азии и Африке (тут он использует — и творчески переосмысливает — как американский, так и российский опыт).
Пересмотру подвергается еще один важнейший принцип, который до недавнего времени считался нерушимым: отказ от формальных союзов, от долгосрочного координации политического и военного курса с третьими странами. По мере того, как углубляется конфронтация с США, Китай усиливает формальные связи, укрепляет политическую солидарность с некоторыми своими давними партнерами. И в этом списке не только малые страны по соседству (как Таиланд или Камбоджа), но и ключевые мировые игроки, прежде всего, Россия. Не просто сближение, но построение стратегической долгосрочной коалиции Китая и РФ также во многом стало следствием нынешней конфронтации Пекина с Вашингтоном. В китайско-российском взаимодействии все чаще появляются признаки политического союза, еще недавно отсутствовавшие. Китай стал поддерживать территориальные претензии России в Арктике, занимая сторону Москвы в одном из острых политических противостояний современности. Пекин демонстрирует политическую поддержку России в точках, где конфликт Москвы с Западом приобретает практическое измерение (чего стоит участие китайских ВМС в совместных с российскими учениях на Балтике). Наконец, официальный Пекин выступил в поддержку «Северного потока-2», тем самым поддержав Москву в еще одном знаковом противостоянии с Западом.
Такие действия Пекина являются ярким свидетельством отказа от подходов и практик, которые составляли основу китайской внешней политики не протяжении без малого четырех десятилетий. Под влиянием конфронтации с США, Китай начал ускоренную — и преждевременную, с точки зрения его собственной стратегии — «глобализацию» собственной внешней политики. Можно спорить, готов ли сегодня Пекин добиться внезапно появившихся целей. Но несомненно одно — Вашингтон спровоцировал Пекин на вход на глобальную политическую арену, и в ближайшие годы именно это обстоятельство станет ключевым для мировой политики.