Александр Коротко

Начал писать еще до школы, с 6-8 лет. Это были детские стихи о родине, о детстве, о Коростыне, моей малой родине. Лет в 20-25 я окончательно сделал выбор. Одинаково — если проза гениальна. Плохую прозу нет времени читать.

Готовится к изданию в Америке английский перевод книги "Будущее вернулось в прошлое" в издательстве «Liberty» в Нью-Йорке, где я неоднократно издавался.
Готовится к изданию в издательстве "Саммит-книга" перевод преимущественно лирической поэзии на украинский язык. Произошло маленькое чудо благодаря Фейсбуку — появилась очень талантливая одаренная переводчица, которая очень тонко чувствует мою поэзию. Работа идет уже два месяца. Четыре месяца книга должна отлежатся. Идут еще переводы. Объем книги будет 100-120 поэтических текстов. По предварительной оценке издательства «Liberty», книга может заинтересовать украинскую диаспору.
Планирую переиздать в начале следующего года повесть "Лунный мальчик". Это работа чисто техническая: готовится макет книги, работают дизайнеры. Издательство "Саммит-книга" включила в план эту книгу на первый квартал. Это психологический триллер от женского лица.
Также я завершаю сейчас новеллу "Маклер". Планирую за четыре месяца сделать еще пять-шесть новел, это будет книга прозы. Это будет к осени 2017 года.

 Вроде бы и не жил на Земле, а так намаялся.

Прежде всего, с собой. Круг моего общения очень узкий. Когда-то общение было более интенсивным. Когда-то очень плотно общался с Павлом Загребельным. Он очень много помогал мне на моем творческом пути. Написал предисловие к книге "Знебарвлені сни" — лучше о моем творчестве не сказал никто до сегодняшнего дня. Он открывал творческий вечер "На двоих" с Беллой Ахмадулиной. Сегодня общаюсь со своим американским издателем Ильей Левковым, с издателем "Саммит-книги" Иваном Степуриным, с главным режиссером "Театра на Подоле" Виталием Малаховым, иногда, но реже, по телефону общаюсь с Сергеем Юрским, а еще с писателем Митей Хоптой.

Ни для кого. Не являюсь поэтом-песенником. Песни — это было в прошлом, пока была жива киевская композитор Инна Пушкарь.

Прежде всего, за то, что он дал мне жизнь, за возможность обращаться к нему, за то, что он меня наставляет на путь истинный и приобщает к вере. Последние пару лет свершились самые значимые для меня события в жизни. Я верующий человек. Буквально вчера говорил с одним из раввинов, что, к сожалению, мы проходим небольшой путь — хотелось бы больше.

Абсолютно. Практически мгновенно.

Больше времени для занятия божественным. Но я счастливый человек.

К современной поэзии никак не отношусь, поскольку я ее не знаю и, к моему стыду, у меня нет времени на это. Моя жизнь очень жестко регламентирована и связана только с творческим процессом и погружением в веру.
Для меня Леся Украинка, поэзию которой я знаю неплохо, — творческая единица и гениальная поэтесса. Если бы сейчас такая фигура была, то мы бы о ней слышали. Думаю, что такой фигуры пока нет, но она появится. Время сейчас драматическое и апокалиптическое — в такое время появляются гении. Аналогично могу сказать и о мужской поэзии.

Я вообще-то являюсь сторонником минимализма. Кабинет у меня относительно небольшой. Снизу доверху — книги, которые жестко систематизированы. У меня четыре библиотеки, но на расстоянии вытянутой руки стоят те, которыми я пользуюсь каждый день. Процесс собирательства давно закончился. У меня три рабочих места: небольшой диван с книжками и классической музыкой, рядом — конторка и впереди — письменный стол. 70% времени я пишу, полулежа, на мольберте шариковой ручкой, 30% я пишу, стоя на конторке, и, как правило, что-то правлю, за письменным столом я переписываю на чистовик.

Спасибо за деликатность, ни в коем случае вопрос не кажется обидным. Курьез — один: когда я начинал писать и любил прихвастнуть, я всегда говорил, что везде — и в "Правде", и в "Известиях" — стоит моя фамилия: "Коротко — о главном", "Коротко — о разном". Мой папа был польский еврей — Короткий. Фамилия трансформировалась. Он был верующим человеком.

Да, действительно, я редко появляюсь на публике. Мы живем в апокалиптическое время, которое, к тому же, движется с неимоверной скоростью. Раньше так не было. Это ощущает и молодежь. Это тревожный знак для человечества.
Вся моя жизнь сегодня измеряется прожитым днем. Я всегда стремлюсь, чтобы каждый мой новый день был лучше предыдущего дня, и каждый прошедший день завидовал новому. Я отношу себя к акцентуированным личностям, я много работаю, много читаю, пишу каждый день. Чтение и процесс написания неизбежно приводит человека к одиночеству, поскольку нужна абсолютная тишина. Я замкнутый человек.
Издатель планирует провести мой творческий вечер 21 декабря, это будет в старой части города — на Липках, в ресторане "Иерусалим". Как получится — не знаю.

Вся моя проза носит ироничный и философский характер. Иногда люблю придуриваться. Но я не очень смешливый человек, смеюсь редко.
Плакал давно, очень давно. Не плачу. Но это не значит, что не страдаю.

О такой трансформации я не мечтаю, да и не желаю ее. Мне очень грустно видеть, как сегодня тяжело молодежи. Многие вещи утеряны, нет преемственности. Я бы не хотел вернуться в 18 лет, потому что мы проживаем ту жизнь, которую отводит нам Господь.

Первично я — поэт. Скажу не совсем корректную фразу, но только большие поэты могут быть большими писателями. Они совершенно иначе взвешивают слово. Чехов как-то писал сестре из Ялты: "У меня не было времени подумать, и я написал большое письмо". Бродский как-то сказал, что «поэзия — это когда летят сверхзвуковые самолеты, а проза — это когда идет пехота». Хотя есть исключения. Вершина прозы — Пушкин "Пиковая дама".
Близка к прозе такая форма, как эссе, и она удавалась Бродскому. Его эссе на поэму Марины Цветаевой "Новогодняя", посвященное смерти Рильке, на мой взгляд, гениальное. Проза Мандельшатама тоже абсолютно гениальна. Пример — новелла "Египетская марка".
Что касается меня, то могу сравнить со спортом, с бегом. Поэзия — это бег на короткую дистанцию, а проза — это когда худенький бежит марафон, это выносливость, когда многое нужно держать в голове.

С молитвы. А потом идет работа.

Учитывая то время, когда мы живем, я понимаю, что делают политики, но зачастую им не хватает чувства меры или такта. Пока нацию не объединят, эти вопросы будут болезненными. Надо смотреть что объединяет, а не разъединяет.

Как-то в Ялте был концерт, еще когда был жив мой друг Юрий Богатиков. Там выступали Гнатюк, Соловьяненко... Я себе тихо сидел, получал удовольствие. А в финале они решили спеть мою песню "Расставание — повод для встречи". И Богатиков говорит: «Саша, выходи, будем вместе петь». Я отнекивался, но он заставил меня выйти на сцену. Я вышел и начал петь. А он говорит: "Да… Лучше б ты не пел". Я спросил, могу ли идти. Он ответил: "Да, ты свободен".

Надо четко разграничить материальное и духовное. Деньги — это материальное, а написание — это духовное. На самом деле, это очень выгодное и прибыльное дело. Активы неимоверные, но они — не на земле. Если ты, занимаясь творчеством, в любую минуту подумал о деньгах, то должен понимать, что никогда ничего настоящего не напишешь, а Бог заберет у тебя этот дар. Поэтому — выгодно, но не с материальной точки зрения. Бродский говорил, что поэзию читает максимум 1% на земле. Но если взять всех поэтов за 100%, то максимам 1% может жить со своей поэзии.

Прежде всего, эту книгу я писал 30 лет, еще с Советского Союза, с "Литературной газеты", куда я отправлял написанное, потом были другие издания.
Что касается формата, самое сильное — это сконцентрировать мысль, это все равно, что подковать блоху. Мы сейчас живем в таком времени, когда люди читают только краткое, не читают ни Достоевского, ни Толстого. Афоризмы — это образ моего мышления, он отражает мое мироощущение. В этом я.

В свое время я написал поэму "Эстер" на библейский сюжет. Мы с встречались с Борисом Красновым и Тамарой Гвердцители, это было в Москве, на Арбате. Мы обсуждали возможность постановки. А потом выяснилось, что она уже опубликована кем-то, аналогичное название, многое из написанного мной. После этого свою поэму я, конечно, не публиковал.

Безусловно, есть много авторов, чьи стихи я читаю. А читаю я каждый день, чтобы знать, что такое хорошо, что — плохо. Из поэтов мне нравится Поль Целан (утопился в Сене в Париже, был гениальный поэт), Кавафис (греческий поэт, который при жизни никогда не публиковался, писал одни верлибры), Гельдерлинк (гениальнейший поэт, который закончил абсолютным сумасшествием; если бы не Шиллер, то Гете бы его не признавал), Леся Украинка, Шевченко — это поэты от Бога. Читаю Агнона (из Украины, лауреат Нобелевской премии, у него гениальная проза).

С Киркоровым мы сотрудничали, когда ему было 25 лет. Мы задумали написать целый цикл песен с композитором с Вячеславом Добрыниным, а написали одну песню, которая стала большим хитом "Эх, дорога". Сотрудничество с Гвердцители было продолжительным, пока была жива Инна Пушкарь. Песню для Бужинской тоже написал с Инной Пушкарь, это была ее инициатива.
Но это все не доставляло мне никакого наслаждения. Это разные вещи, весовые категории: поэт-песенник и поэт.

Это не я себя так назвал. Это было указано в целом ряде высказываний других авторитетных людей. Не думаю, что это что-то прибавляет. Хотя у меня много философской поэзии. Но я не философ, я — поэт. Поэзия намного выше философии, она начинается именно там, где заканчивается философия, потому что поэт гораздо ближе к Всевышнему, чем философ. Это область интуитивного, подсознательного, а порой и бессознательного, как высшая форма пророчества. Я — просто поэт.

Осень.

Очень давно. Да, есть — поэма "Авраам и Ицхак", много раз издавалась и переиздавалась в Израиле, переведена на иврит.

Вера в божественное.

Лет в восемь, а, может, и раньше.