Мама "крымского диверсанта" Евгения Панова: "На сына сейчас давят изоляцией"

Водитель Энергодарской АЭС Евгений Панов исчез в начале августа 2016 года. Три дня родные ничего не знали о его местонахождении. Спустя время увидели сюжет российского телевидения, а в нем — мужчину с царапинами и гематомами на лице. В нем узнали Евгения. Его люди в форме вели под конвоем. Затем оккупанты выложили в сеть и эпизоды "допроса" Панова — он признал свою вину и не отрицал, что операция якобы была спланирована Главным управлением разведки Минобороны Украины. Адвокаты Панова сказали, что все эти признания их подзащитный сделал после пыток, а их следы были заметны на лице.

По словам правозащитников, за год следствие так и не смогло найти ни доказательств причастности Панова к диверсионной деятельности, ни свидетелей. Поэтому оно так активно уговаривает Евгения пойти на сделку со следствием.

Сегодня Евгений находится в СИЗО Симферополя. Через своих родных и защитников передает, что на сделку со следствием не пойдет и верит, что этот ужас скоро окончится. "Если не верить, тогда незачем жить", — написал украинец в письме. До этого два месяца не было от него никакой весточки.

6 октября в оккупированном Симферополе состоялось очередное заседание по избранию меры пресечения украинцу. Арест был продлен до 9 декабря. В тот день решение судьи слышала и мама Панова — Вера Котелянец. Она специально поехала, чтобы увидеть сына.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:Крымские "диверсанты". Приговор как билет в один конец

"Я собиралась ехать к Жене, когда он находился еще в Лефортово, — рассказывает Вера Котелянец. — Но меня тогда другой сын Игорь не пустил — состояние здоровья было не очень. Но когда я узнала, что в феврале 2017-го Женю снова перевезли в Симферополь, сказала всем своим, что еду к нему, а если не будете пускать — молча соберу сумку (деньги у меня были — друзья Жени насобирали) и уйду. Мне помогли собраться, и первый раз поехала в Крым в марте. Потом была в июне, августе и вот сейчас — в начале октября. Я интуитивно просчитываю, когда будет продление, и еду. Почти всегда попадаю. За две недели до начала продления уже собираюсь. Продукты из Украины вожу — они лучшего качества и намного дешевле. А в СИЗО же питание вообще никакое — бывают, что вообще не кормят или дают то, что кушать вообще невозможно. Поэтому в прошлый раз увидела Женю очень худым, аж щеки впали. Я стала возить быстрорастворимые каши, масло, сгущенку, орехи. Все питательное. А там уже покупаю овощи, фрукты. И в этот раз увидела, что Женя чуть лучше выглядит, и настроение более-менее".

— Письма Евгению доходят?

— Да, но их не отдают. На этот раз перед свиданием адвокаты передали ему целую пачку — штук четырнадцать-пятнадцать. Поэтому у него было приподнятое настроение — узнал много новостей. В Крым же из Украины письма нельзя отправить. Родные и друзья пишут, я собираю их и везу в Крым. В Симферополе на почте отправляю, если никак передать не удается.

— А Женя может писать?

— Может, через Москву они идут. Но из СИЗО их не выпускают. Он писал и в редакцию "Новой газеты", ребята-журналисты отправляли почтой ему два раза газету. Из нее он узнавал новости, даже те, что я не могу рассказать на свидании. Но его благодарность в Москве так и не получили. Книгу Женя заказывал Оксаны Забужко на русском языке — "Музей заброшенных секретов". Брат Игорь нашел в интернет-магазине и переслал. Но вот я привезла ее обратно. Нельзя, оказывается, передавать. Даже на русском языке. Сказали, у нас есть своя библиотека. Какая там библиотека? Ленинская. Посоветовали приносить только религиозную литературу. Я спросила, можно ли на украинском. В ответ услышала: только на русском.

Сейчас разрешили, чтобы к Жене приходил священник Украинской православной церкви Киевского патриархата, которая осталась в Крыму. Владыка Климент уже был один раз.

— Как удалось связаться со священником?

— Раньше я ездила одна. Было страшно. Но потом через церковь нашла людей, которые мне помогают. Ходят со мной в суд. Мне есть, где остановиться. В гостинице жила раз. Видела, как за мной следили. Даже никто не прятался и не стеснялся. Раз из Украины, значит — бандеровка. Не успела я с ключами до номера дойти, как услышала, что дежурный гостиницы уже позвонил в ФСБ. А меня же там знают, я же не подпольно действую — хожу, прошу разрешения на свидания.

Так что и в Крыму есть люди, которые могут помочь. Рядом с ними чувствуешь себя уютнее, несмотря на то, что находишься в этом Мордоре.

— На этот раз вам удалось попасть на суд?

— Я приехала в понедельник, 2 октября. Хотела отнести передачу. В предыдущий визит узнала, когда в СИЗО принимаю начальники, замначальники. Решила пойти к ним на прием. Раньше боялась, а теперь стала больше узнавать. СИЗО — страшное место. Но там мой сын, поэтому мне надо все узнавать и всего пробовать добиваться. Так на следующий день, во вторник, пошла на прием к замначальнику СИЗО по социальным вопросам. Стала спрашивать, почему по разрешению следователя Жени в прошлом месяце не дали сделать один звонок родным. Они начали закрывать мне рот, утверждать, что я должна знать их законы эрэфские. Я им так и сказала: "Вам ничего не должна и знать эти законы тоже". Но они мне все равно не объясняли. Не сказали, почему письма не доходят, газеты. Я о многих "почему" спрашивала… На что мне этот замначальник выдал: "Он ограничивается, потому что он преступник". Я ответила: "Преступник — вы, потому что называете моего сына преступником до решения суда, да и вообще жизнь — бумеранг. Завтра на моем месте окажется ваша мать, а вы будете сидеть в СИЗО". Все время, пока я говорила, минут двадцать, он сидел, а я стояла перед ним. Он меня выгнал, сказал, что больше не желает со мной разговаривать. Но у меня нет другого пути: я должна отстаивать своего сына.

— Дата суда была уже известна?

— Нет. В это время в Крыму были уже наши московские адвокаты — знакомились с результатами экспертиз. Мы с ними были на связи, и это уже они в среду сказали, что заседание назначено на пятницу. Адвокат попросил свидание со мной, но не был уверен, что дадут. В среду утром я уже поехала в ФСБ к следователю, тот сказал, что даст свидание вечером. Но у них новые правила теперь — раньше разрешение давали мне в руки, и я с ним шла в СИЗО, а теперь следователь должен пересылать по почте, и пока оно дойдет. В четверг утром я обошла всех, пока не нашла это разрешение.

Свидание было меньше часа. В прошлый раз 1 час 20 минут, а в этот 50 минут. Положено три часа. Но никто никогда не дает.

— Вы были с адвокатом?

— Одна. Там такие кабины, что адвокат там и не влезет. Условия ужасные. Темнота. На полу маленькая табуреточка — разглядываешь, гнешься в три погибели, чтобы увидеть свое дитя. По ту сторону тоже горит тусклая лампочка — наверное, сороковка (40-ваттная лампочка. — Ред.). И разговаривать надо через два стекла. Они грязные, между ними паутина.

— Каким вы увидели Евгения на этот раз?

— Держится. Ему дали часть дела, изучает ее. А что остается делать нам? Надеяться. На следующий день арест был продлен до 9 декабря.

— Что Евгений спрашивает об Украине?

— Интересуется. Что могу, то говорю. Рассказала о резолюции Европарламента (5 октября появилась резолюция Европейского парламента о нарушении прав человека в Крыму и призыве к освобождению незаконно удерживаемых лиц. — Авт.). Больше я рассказываю, чем он. О том, что происходит дома, в городе. Он же член исполкома. На этот раз я многое написала на бумаге и передала через адвокатов, так что основные новости он уже знал.

В суде на этот раз я познакомилась с адвокатом Николаем Полозовым, с женой Ахтема Чийгоза. Полозов нашел нам бланки заявлений и жалоб. Мы их заполнили, ведь в суд нас не пустили. Не знаю, связано ли это с нашими заявлениями, но на оглашение решения суда адвокат Жени меня позвал. Я пришла. Увидела четырех человек из охраны в коридоре, еще шестеро около клетки. В прошлый раз в зале была стеклянный аквариум, а в этот раз с железными прутьями. Они так часто расположены, что Женю было плохо видно. Я зашла и сделала замечание, мол, что же это вы не соблюдаете евростандарты, в таких клетках только в России людей держат. Меня попросили замолчать охранники. А прокурор с сарказмом сказал: "А что, у вас в Украине везде поменяны?"

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Фактор Панова — причины и последствия

Пришла судья. В течение двух-трех минут зачитала решение. Оно у нее точно заранее уже было написано. А в зале суда оглашает так, для шоу. Попросили нас выйти из зала. Мы ждали, когда Женю будут выводить. Задерживались. Нас оттеснили далеко. Я смогла только прокричать: "Женя, я тебя люблю! Все будет хорошо! Мы с тобой!" Он нам ответил: "Я вас тоже люблю! Привет Энергодару! Слава Украине!" И все. Его увели…

— Чувствуете, какое настроение у сына?

— Моральное, надеюсь, бодрое. Адвокат говорит, что он очень заинтересован своим делом, пытается разобраться в каждой ситуации.

Физически у него проблемы со спиной, суставами. Я передала в СИЗО лекарства, витамины. Женя говорит, что потерял сон, но ничего из медикаментов, которые могут помочь, приносить нельзя, кроме валерьяны.

— О чем с вами после суда пытались разговаривать сотрудники ФСБ?

— Как мне потом адвокат сказал, это был такой скрытый допрос. После суда я спустилась с верхнего этажа, села на первом и плакала. Ко мне подошли следователь и прокурор. Поставили стакан воды. Пытались успокаивать. После я им сказала: зачем они наделали зла двум народам? А они мне стали рассказывать, что это Украина их бросила, она вообще не замечала Крым. Я говорю, что это не правда. "Как же не правда, — услышала я, — когда отключают свет, воду…". Я говорю, что жили они в Украине, а затем вдруг решили стать россиянами, так кто они теперь? "Получаете по заслугам — вам давно надо было все поотключать", — сказала я. А у них, правда, свет и горячая вода отключается примерно в 23:00-24:00 и включается утром — в 5:00-6:00. Не знаю, по всему полуострову так или только в Симферополе. А еще Симферополь просто набит машинами. В городе ужасные пробки — там, где раньше на дорогу уходило 20 минут, то теперь больше часа. Не знаю, съехались со всей России что ли.

Я прокурору и следователю рассказывала, что у нас есть все — вода, свет, продукты в магазине, работа у людей. Я живу в таком городе атомной станции. Они этого не понимают. Я им говорю, что Женя работал и будет работать на атомной станции, он часто ездил в Севастополь, где училась половина нашего города. Затем они возвращались на атомную на практику, их отбирали, они здесь работали. Женя как водитель весь Крым объездил вдоль и поперек. Я говорила им о справедливости, о совести, что нельзя невиновного человека доводить до такого.

А они меня так иронически спрашиваю, мол, когда развалится Украина. А я им: "Не дождетесь, вы быстрее тут. Я заказала себе биометрический паспорт, поэтому я живу в Европе". Они стали ерничать, какая у меня пенсия. Я ответила, что мои дети хорошо зарабатывают.

Они все меня пытались развести на политику, спрашивали о нашем президенте. Я сказала, что не буду о ней с ними говорить.

— Как вам кажется, они услышали вас?

— Не знаю. Начиная с марта, я часто бываю в СИЗО с передачами, отправляю письма на почте, хожу за продуктами в магазины, за лекарствами в аптеки. Люди часто передают приветы в Украину, желают добра. Очень тихо. И я заметила, что они все чаще стали говорить, что при Украине жилось лучше. Даже в мелочах. Даже в СИЗО это чувствуется. Говорят, что там на день на арестанта выделяют 34 рубля. При этом батон стоит 27 рублей. Чем это можно их кормить!?

— Почему не начинают так называемое "судебное разбирательство". ведь после задержания прошло уже больше года?

— Этого я не знаю. В прошлый раз слышала, что должен был состояться суд над Захтеем (Андрей Захтей — еще один фигурант дела "крымских диверсантов". — Авт.), ведь он пошел на сделку со следствием, но суда до сих пор не было. А почему Жене затягивают, сказать сложно — я не адвокат. Их же больная фантазия рисовала версию, что Женя — предводитель их группировки. Женя сказал, что не пойдет на сделку со следствием.

— На него давят?

— Психологически. Раньше садили в клоповник. Мне Москалькова (уполномоченный по правам человека в РФ Татьяна Москалькова. — Авт.) прислала ответ, из которого следует, что Женя чуть ли не на Мальдивах сидит — у него все есть, не болеет, его никто не пытает, камера у него отдельная и койко-место тоже. Но я-то знаю, что сейчас Женя сидит в очень узкой камере еще с одним задержанным — иностранцем, то ли иранцем, то ли афганцем, который вообще не понимает русский язык. Женя толком и не знает, как его имя. На сына сейчас давят вот этой изоляцией. Там нет ни радио, ни телевизора, ни книг не дают, ни писем.

— Уговаривают пойти на сделку со следствием?

— Конечно, с самого начала. Угрожали 20-тью годами тюрьмы, утверждали, что Украина от него отказалась, а жена выйдет замуж за другого. В то же время предлагали поменять гражданство, тогда обещали поменять статью, найти теплое место, выпустить условно-досрочно. Что будет сейчас, предвидеть сложно. Каждый день — страшная мука. После распространения информации о пытках, применяемых к Жене, на него физически не давят, а морально, я считаю, очень.

— Что Украина, на ваш взгляд, делает для освобождения Евгения?

— Пока я не вижу ничего, что бы делала Украина. Только волонтеры, правозащитники двигают как-то дело, родные других политзаключенных очень поддерживают. Я вижу, сколько делает для освобождения Жени его брат Игорь — он стал мало спать, очень устает.

Что тут говорить, если наши депутаты забывают внести Крым куда надо?! А Крым — это наши дети, и мой Женя. И там закона нет. Мне начальник СИЗО сказал, что он каждый день ходит в церковь на территории. Я говорю, что на территории зла не может быть церкви. А потом подумала, их церковь, наверное, может.

фото: Facebook Веры Котелянец, Facebook Игоря Котелянца, ua.krymr.com

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред