Дарья Касьянова: "Одна из проблем на Донбассе — отказ от новорожденных детей"

Окончание. Читайте начало: Дарья Касьянова: "Сейчас национальная идея — консолидировать общество вокруг семейной темы"

Сегодня решение проблем детей в Украине — вопрос национальной безопасности. Об этом говорили во время общественных слушаний, посвященных аспектам реформирования государственной политике в области защиты прав ребенка, инициированных правительством. В кругу представителей нескольких десятков общественных организаций, знающих о проблемах детей почти всё, премьер-министру Владимиру Гройсману было явно некомфортно. Он участливо выслушал доклад директора благотворительной организации "Надежда и жилье для детей" Галины Постолюк. Та рассказала о том, что вопреки задекларированной в 2015 году деинституализации — переводе детей из интернатов в семьи — ни одно подобное учреждение не закрылось. Причина — на места усыновленных сирот родители из неблагополучных семей приводят новых детей, потому что не чувствуют поддержку государства. Гройсман попытался убедить, что детская тема ему близка, обещает выработать четкую госпрограмму в условиях децентрализации. Премьер закончил спич и покинул мероприятие, а общественники вновь остались один на один с детскими проблемами. Говорили о закрытии интернатов, развитии семейных форм воспитания, переселенцах и детях войны.

"У меня есть ощущение клуба анонимных алкоголиков, где мы все время собираемся и даем советы друг другу, делимся, как жить дальше", — говорит Дарья Касьянова. В прошлом она — руководитель проекта фонда Рината Ахметова "Сиротству — нет!", а ныне директор по развитию международной благотворительной организации "СОС — детский городок Украины". В начале конфликта на Востоке Даша с коллегами вывозила из области целые детские дома и интернаты, а сейчас ездит в "серые зоны" Луганской области.

— Почему на оккупированной территории заполняются интернаты?

— Это связано всегда с одним и тем же процессом, когда мы не работаем с семьей, то первый маркер такого бездействия — это интернат. Как бы ни внедряли семейные формы воспитания, усыновления, а процесс на неконтролируемых территории идет, если мы не будем помогать семьям в сложных ситуациях, интернаты будут заполняться. А на неконтролируемых территориях проблем хватает — бедность, безработица, не будем скрывать — кто-то из родителей воюет. В результате дети оказываются в интернате. И речь идет о детях разных возрастов. В Донецке и Луганске заполнены как дома ребенка, так и интернаты детьми, у которых родители живы. То есть все те учреждения, из которых фонд Ахметова вывез детей в 2014 году, буквально через полгода заполнились новыми.

— Кто работает в этих учреждениях?

— Где-то остался прежней персонал, где-то пришли новые люди. В 2014 году интернатное учреждение вывозили вместе с персоналом. Люди попытались прижиться на новом месте, работать вахтовым способом. Но сотрудники из области, куда вывезли, говорят, мол, зачем приезжать, они могут справиться собственными силами. И люди вернулись домой, где у них семьи, дома. Я никакую оценку давать не буду, могу понять ситуацию. Там все равно живут наши дети, наши семьи. Должны работать учителя, врачи. Так должно, наверное, было произойти. Такой опыт всех стран, где были подобные конфликты.

— Дома малютки тоже заполнены?

— Да. Заполнены места тех, кого мы вывезли в Краматорский дом ребенка, Мариуполь.

— Вы говорите об усыновлении на оккупированной территории, каким образом это возможно?

— Взяли украинские документы, перевели их на русский язык и усыновляют детей. Даже в Донецке, насколько я знаю, ввели обязательное обучение для усыновителей. Это украинские граждане усыновляют украинских детей на неконтролируемой территории.

— Для Украины такие действия незаконны?

— Для Украины эти действия прецедент, который нужно изучать и думать, как действовать дальше в интересах ребенка.

— Сколько детей сейчас находится в детских домах и интернатах Донецкой и Луганской областях?

— Это интересный вопрос. До войны в Донецкой области в интернатных заведениях было около трех тысяч детей. Сейчас в Донецкой области на контролируемой территории около пяти тысяч детей, а на неконтролируемой — около трех тысяч. Получается, что количество детей увеличилось в два или три раза. Реально масштаб проблемы —колоссальный. А интернат — это самая простая, доступная форма помощи, которая травмирует ребенка на всю жизнь. Мне рассказывали, что по Донецку висели объявления, что такой-то интернат будет рад вашего ребенка накормить, обогреть и так далее. Но такой подход касается не только временно неконтролируемых территорий, но и Украины в целом. Во Львовской области точно таким же образом наполняются интернаты. Из 104 тысяч детей, которые находятся в интернатных заведениях Украины, только девять тысяч — это сироты и лишенные родительской опеки, остальные оказались там из-за сложных обстоятельств в семьях.

— Почему государство их берет под опеку?

— Возможно, надо вводить мораторий на то, чтобы отдавать детей в такие заведения в возрасте до трех лет. Такое может произойти только по очень важной причине. Причем подобное решение должно приниматься не только работником медучреждения или образования, а многопрофильной комиссией, в которую бы вошли социальные работники, служба по делам детей. Не так много таких детей, поэтому каждый случай надо рассматривать детально и конкретно. Например, матери надо лечь в больницу, комиссия должна подумать, как помочь ребенку, у которого больше нет родных, а не отправлять его в интернат. Мир идет по такому пути: находят родных, друзей, крестных. Если нет такой возможности, то может быть задействован патронат, о котором сейчас говорят — это краткосрочная форма размещения, когда ребенок в семье может провести до трех месяцев. Мы должны прилагать максимум усилий, чтобы ребенок не оказался в интернате, а быстрее вернулся в семью или пошел на усыновление. А у нас же все затягивается. Знаю такие случаи, когда в семье было насилие над детьми, в результате чего маму посадили в СИЗО, лишили родительских прав, а ребенка отправили на полгода в приют. И это в то время, как он получил статус сироты, и может быть усыновлен очень быстро. Почему? Потому что в приюте финансирование идет на девять месяцев, так вот пока деньги есть, его и держат. А если за это время не нашили семью, то отправляю дальше по этапу в интернат! Но мы долго работали с государством и видели, что можно сделать, если есть мотивация, тогда реально можно изменить систему. И эта система будет работать, если из нее на каком-то этапе выйдет благотворитель. Только когда приоритеты в государстве менялись, тогда происходил сбой. Вот как сейчас снова говорят о деинституализации, и боятся к перейти к реальным шагам.

— Но о закрытии интернатов говорят уже как минимум десять лет. На сколько за это время сократилось количество детей в интернатах?

— Ни на сколько. В 2013 году офис уполномоченного президента по правам ребенка проводил мониторинг интернатных учреждений. Если я не ошибаюсь, на тот момент было чуть более 700 таких учреждений, в которых было более ста тысяч детей, в том числе около десяти тысяч сирот. Тогда мониторинг охватывал и Крым, и Донецкую, и Луганскую области. Сейчас мы видим чуть более 600 интернатных учреждений и 104 тысячи их воспитанников. И эти цифры уже без Крыма, Донецка и Луганска. То есть количество детей увеличивается.

— Что должно произойти, чтобы изменения в этот системе наконец-то произошли?

— Знаете, почему к сегодняшнему мероприятию был такой интерес — представители общественных организаций ехали со всей Украины чтобы услышать, что скажет премьер, какой будет его реакция. Все ждали, что на уровне премьера будет создана межведомственная рабочая группа, в которую вошли бы министры образования, здравоохранения, соцполитики, финансов, юстиции… Это, наверное, утопия?!.. Если не министры, то их замы, но не специалисты отдельных отделов. И к ним бы уже подключился общественный сектор. Только когда мы все вместе сядем, поговорим, появится проектный подход. А пока мы наблюдаем, что детская тема мало кому интересна. И так из года в год. Вот и на это мероприятие не пришли представители Минобразования и Минздрава, хотя именно в их ведомствах больше всего интернатных учреждений.

— Какие последствия таких действий будут видны уже в ближайшие 5-10 лет?

— Украина занимает "почетное" первое место по разводам, мы 13-е в списке вымирающих наций, демографическая ситуация катастрофическая. За годы независимости численность детского населения сократилась на 40%. Но нам этого мало?! Сегодня мы говорим, что мы будем организовывать наставничество для детей в интернатах, а когда-то приступим к реформированию… Но мы забываем, что 12 тысяч детей, которые выходят каждый год из интернатов — это глубоко травмированные люди. Общество получает не совсем успешных, дезадаптированных взрослых, которые не могут создать собственные семьи, а если и создают, то они часто распадаются. Еще совсем недавно они детьми жили в интернатах, им привозили подарки, они скакали, как зайчики, а тут вдруг выросли, вошли во взрослую жизнь, и оказалось, что никому такие люди не нужны. На этом фоне у них начинается депрессия. Если им и удалось создать семью, появился ребенок, а потом она вдруг распадается, то такие родители и своих детей с легкостью могут отдать в интернат. И так по кругу, до бесконечности. И этот круг трудно разорвать. Хотя рецепты есть. И в первую очередь должны работать центры социальной поддержки. Пусть не большие, а маленькие. Я видела в Германии подобные, куда может прийти мама с ребенком днем на несколько часов и получить социальную услугу. Они работают на базе школ, детских садов, клиник. Не надо ничего строить и вкладывать огромные деньги! Эти услуги должны быть доступными, за ними не надо ехать сотни километров. А если близкой помощи нет, тогда мы вывозим детей за сто километров в интернаты.

— Возможно, по такому принципу должны создаваться центры в первую очередь в Донецкой и Луганской области? Какие там актуальные проблемы?

— Одна из проблем на Донбассе — отказ от новорожденных детей. Причины таких действий надо анализировать. Но чтобы предотвратить это, важно создавать центры для мам, которые намерены отказаться. Сейчас их 16 в Украине. Когда-то был подобный центр и в Донецке, и в Макеевке. Они прекратили свою работу. Нужны центры, которые бы работали с женщинами, пострадавшими от насилия. Нужны социальные квартиры для краткосрочного проживания или малые групповые дома для подростков, которые имеют конфликт со своими биологическими родителями либо не могут найти общий язык с опекунами. Эта услуга бы не выпускала подростка на улицу, помогала бы пережить сложный период. Мы были в Женеве на форуме по альтернативной опеке, в котором участвовали представители многих стран. Там эксперты говорили, что если мы и рассуждаем об альтернативной опеке, значит — работа с семьей была неэффективной. Надо по возможности максимально сохранять биологические семьи. Приемная семья для государства — на самом деле вещь не дешевая. Чтобы ребенок вырастал успешным, надо в него инвестировать. Заблуждение — интернаты закроем, а сделаем дешевые приемные семьи. Если мы хотим получить качество, оно должно достойно финансировать.

— Известно, сколько государство тратит на одного ребенка в интернате?

— В общем это стоит Украине более 6 миллиардов гривен в год. Если мы разделим эту сумму на 104 тысячи детей, то получим конкретную сумму. Конечно, от нее на ребенка доходить всего 15%. Все остальные деньги тратятся на содержание интернатов — коммунальные услуги, зарплаты сотрудников.

— Возможно, эти средства как раз эффективней было бы направить на развитие альтернативных форм опеки и создание центров, о которых Вы говорили.

— Реформа должна проводиться на уровне Кабинета министров с участием Министерства финансов. Сначала эти деньги должны идти на исследование нужд, затем на разработку и стандартизацию услуг, а дальше — на создание услуг на уровне громады.

— Так Вы услышали от Владимира Гройсмана то, что хотели услышать?

— Я больше надеюсь на то, что он услышал то, что говорила Галина Постолюк: интернат — территория несвободы. Я видела эмоции министра соцполитики, они переглядывались с премьером… Надеюсь, что это не просто эмоции — они родители, у них есть дети, и они смогут примерить все на них. Надо на все смотреть сквозь призму своих детей: хочу ли я, если со мной что-то случится, чтобы мой ребенок оказался в интернате? Нет. Тогда чего я буду и других детей туда размещать. Вот так надо рассуждать, и тогда этот ориентированный на ребенка подход будет самым правильным, мы не станем выбирать между большим и меньшим злом, ведь поймем: семья — приоритет, и если нет возможности воспитывать ребенка в биологической, то надо оперативно искать приемную. Реформа должна начаться уже сегодня. Пока она на уровне разговоров.

— Сколько лет уйдет на реформу?

— Не менее десяти лет.

— Чем может быть нам полезен опыт балканских стран, о котором Вы вспоминали во время выступления во время общественных слушаний?

— Там война закончилась 20 лет назад, а последствия ее еще видны. Во-первых, актуально примирение, о котором мы еще не начали говорить. На фоне войны и политических споров много расколов произошло в семьях. И этим вопросом нам надо заниматься уже сейчас. Важна работа с травмой войны — психологической, социальной. Чем раньше мы начинаем оказывать помощь детям, семьям, тем менее будут болезненные последствия. Надо помнить, что травма войны догоняет спустя лет пять. То есть думать надо уже сейчас, когда военные действия не закончены. И что касается деинституализации, то нам все советуют: пока идет война заниматься реформой интернатных учреждений. Потому что во время войны семьи объединяются, ценность ребенка выходит на первый план. Надо действовать тогда, когда есть реальный запрос, а такой у нас есть. Я хочу привести пример, как не понимают важности процесса деинституализации. Когда эвакуировали детей из Луганска, сначала их вывозили в Донецк (приграничный райцентр Ростовской области РФ. — Ред.), но директор дома ребенка отстояла и воспитанники уехали в Харьков. Там их разместили в детском доме, где они пробыли два года. За это время кого-то усыновили. А затем в Северодонецке за деньги международных доноров отремонтировали какое-то помещение, и было решено перевести детский дом туда. Был скандал. Волонтеры Харькова кричали, зачем это делать, ведь это близко к линии разграничения… Но вопрос даже не в безопасности — хотя это тоже важный вопрос. Вопрос в другом: два года дети находились в Харькове, и никому не было до них дела — ни луганским сотрудникам, ни харьковским, ни службе по делам детей, имею в виду системный подход к решению проблемы. Никто даже не посмотрел, у кого есть статус сироты, у кого нет, возможно, стоит искать родственников, задаваться вопросом, почему два года за этими детьми никто не приезжал. Но нет же. Было принято решение сохранить детей в детском доме. И подобных странных решений много. И они наслаиваются одно на другое. Но если бы была четкая стратегия деинституализации, мы бы такие поступки не совершали.

— Что можно сделать, чтобы уменьшить количество детей в интернатах в зоне неподконтрольной Украине?

— Надо обучать и поддерживать, в том числе материально, социальных работников, работать с семьями в прифронтовой зоне — не только с переселенцами, но и теме, кто там всегда жил, ведь им тоже сложно. Численность социальных работников критически недостаточная, люди устали и выгорели. Однако пока есть мощная поддержка международных и украинских организаций есть возможность усилить это направление: работа с семьей, работа с ребенком в интернате — если есть возможность вернуть ребенка в родную семью, если нет — искать приемную. И конечно, развивать доступные услуги для семей и детей.

— Ныне известно ли Вам, ведется ли какой-то мониторинг на неконтролируемой территории касательно количества сирот?

— Нет никакой возможности это делать. Это могут делать общественные организации, волонтеры. Но они действуют непублично, ведь есть свои сложности.

Разговаривала Татьяна Катриченко

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред