Ахтем Чийгоз: "Освобождение Сенцова даст веру остальным, как и мое"

Два года и девять месяцев заместитель председателя Меджлиса крымскотатарского народа Ахтем Чийгоз провел в симферопольском СИЗО в оккупированном Крыму. Так называемый Верховный суд на полуострове приговорил его 11 сентября 2017 года к восьми годам колонии строгого режима. Как заявил официальный представитель следственного комитета РФ, Чийгоза задержали в январе 2015-го "по подозрению в организации и участии в массовых беспорядках". Речь идет о событиях 26 февраля 2014 года, когда у здания крымского парламента в Симферополе проходила проукраинская акция протеста.

25 октября 2017 года стало известно, что Ахтема Чийгоза помиловал президент России Путин. Накануне заместителя председателя Меджлиса вывезли из СИЗО и посадили в самолет, который взял курс на Анкару. "Вызволение", как сам Чийгоз называет спецоперацию по его освобождению, стало результатом переговоров президентов двух стран - Владимира Путина и Реджепа Эрдогана.

После встречи Ахтема Чийгоза и Ильми Умерова, которого также помиловал российский президент, с главой Турецкой республики, оба вернулись в Украину, в Киев.

- В день прилета из Анкары в аэропорту "Борисполь" Вы сказали, что теперь надо работать над освобождением других политических заключенных. Почему озвучили пока только одно имя - Олег Сенцов?

- Я видел Сенцова там. Не долго. Он раньше меня сел, а позже мы оба были в жесткой изоляции. Но я понимал, кто он. Я всегда говорю, что в тюрьме свои источники информации, и порой даже более точные, чем у спецслужб. Таков тот мир. И если на свободе ты что-то сделал неблагородное, то в местах лишения свободы об этом точно узнают.

И других я видел, чем мог, помогал. Кого раньше меня взяли, кого позже, кто не выдержал ужасных обстоятельств, подписал какие-то смягчающие, на его взгляд, условия.

Когда меня вызволяли, было символично – потому что никто в это не верил. Все жили с мыслью, что Чийгоз сядет, и надолго. И я так думал. Мне лично говорили, и это были не угрозы, а план такой, что я буду из красной в красную зону по всей РФ двигаться до Магадана, и не факт, что только восемь лет. Поэтому когда произошла эта спецоперация, я понял, никогда не говорите никогда. И враги символизировали, и мои соотечественники, что это вызволение должно произойти. Если – нет, то это обрушит всю надежду народа. И во время первой нашей встречи с президентом Турции Эрдоганом я сразу сказал, что он реализовал один из символов борьбы нашего народа – наше вызволение воспринялось в Крыму как победа. Люди звонили друг другу и рассказывали, об этом упоминали на свадьбах, кто-то говорил, что для них это событие как новый год. Понимаете, усилилось ощущение, что за твоей спиной есть кто-то, что ты не один. Тогда я сказал: "Было бы очень символично, если вы поможете освободить Сенцова".

- Эрдогану сказали?

- Да. Он сразу дал поручение своим определенным службам, даже вопросов не задавал, не обсуждал, а ответил: "Будем работать". Потому что Сенцов - тоже символ. Он представитель молодого поколения, который свою жизнь положил на алтарь ценностей. Безусловно, он вызывает уважение, он должен служить примером. А ведь вокруг него, как и меня, оказались люди, которые сломались и подписывали бумаги.

Это ответственность общества – отвечать и за достойных его членов, и за подлецов. И сейчас задача общества сделать все, чтобы достойные были освобождены. И с Президентом мы об этом разговаривали, и с Климкиным (министром иностранных дел Украины, - Авт.). Освобождение Сенцова даст веру остальным, как и мое. Тот путь, который Россия избрала по отношению к жителям в Крыму – аресты, обыски – это все составляющие террора. Мы такими действиями должны показать, что у нас есть механизм остановить безнаказанность.

- Рефат Чубаров в тот же день уточнил: легче освобождать тех, кто не сдался, не пошел на сделку со следствием. Это так?

- Думаю, в это понятие он вкладывал, что за людей с достойным поведением и мир готов сражаться, и общество. Подлецов нам Россия и так отдает. Достойных не легче освобождать, а скажем, эффективнее. Когда ты на свободе, то общество дает оценку, а ты получаешь право и обязанность. В тюрьме – свой мир со своими сложностями. Но и там достойные получают определенный статус и даже уважение врагов.

- Кого встречали в СИЗО кроме Сенцова из политических?

- Всех.

- Вы может о них рассказать?

- Моя жена была за адвоката для них всех, потому что ее окружали жены, забрасывали просьбами, а она уже заходила ко мне с готовыми просьбами: такая-то мама обратилась, такая-то жена попросила. Говорю: "Хорошо, камеру сказали? Нет. Найду".

Я видел диверсантов. Некоторые из них не выдержали условий, подписали. С одним разговаривал. Сначала встретил, сказал, что постараюсь помочь, если в чем-то есть нужда – по меркам тюрьмы это важные, а на свободе элементарные бытовые вещи. А потом увидел его выступление по Russia Today, сильно разозлился и высказал все, что по этому поводу думаю. Я говорил им так: за нами стоит государство, мы не можем себя вести недостойно, мы же мужчины. Он младше меня, я сидел до него достаточно времени… Да, СИЗО – не лагерь, и сама система так построена, что ее основной принцип – ломать людей: там очень ограничено общение, люди ограничены в прогулках и даже в солнце – оно светит независимо от времени года, но ты его практически не видишь. Просидеть при таких условиях два года и более – очень серьезно. Я говорил: вы младше, да тут тяжело, но сумейте с этим справиться, что будут думать о нашем государстве, если тут мы поведем себя как…, есть такое четкое слово, дешевка.

Я Балуха видел. Он говорил: "Ахтем ага, я до конца!". Похудел, конечно. Там не пансионат. Поэтому это естественно. Но при этом если ты себя правильно настраиваешь, то болячки уходят на второй план. Если нет, то все они активизируются. Балух ведет себя очень достойно. Он борется, он судится. Знаете, ведь там не надо доказывать, что кто-то что-то не делал, а указывать, что все сделанное соответствует нормам поведения здравомыслящего человека, члена общества, гражданина.

- Вы были лицом всех политзаключенных крымских татар…

- Не делите нас. Статус политзаключенного определяет общество и ты своими принципами. Балух - не крымский татарин. Да мы об этом вообще не говорили. Я человек, который нес некоторые обязательства перед государством. Я должен вести себя соответственно. Простой пример. Приезжала в Крым Лутковская (уполномоченный Верховной Рады по правам человека Валерия Лутковская, - Авт.). С ней явились четыре генерала соответствующих служб и Москалькова (омбудсмен РФ Татьяна Москалькова, - Авт.). Москалькова меня уже знала, в августе 2015 была у меня вместе с депутатами Госдумы, кучей начальников. И тогда мы обо мне не разговаривали. Мы разговаривали о Меджлисе, террористах. Говорили минут сорок. Я ей даже предложил на нары сесть. Она ответила: "Нет, я постою".

- О чем говорили с Лутковской?

- Для тех, кто сидит, главное – внимание. И когда обсуждаешь эту проблему, не можешь снижать ее до уровня своего состояния. Тогда эффективность такого разговора очень высокая. И вот пришла Лутковская. Для украинского омбудсмена это был серьезный поступок – Крым находится во мраке, это не аннексия, там руководствуются не законами, а революционной целесообразностью, как в 1917 году, когда человек лишается возможности не только защитить себя, но и повлиять на процессы, которые направлены против тебя. И вот она оказалась в камере с Москальковой и этими генералами. Мне же до того условие поставили, что мой адвокат и супруга (Эльмира была общественным защитником Ахтема, - Авт) должны выйти. Я сказал, что они останутся. А помещение маленькое, в нем только стол и стул для следователя. И вот стоят эти все люди, за их спинами в коридоре еще куча полицейских – фсб-шников низшего ранга, а Лутковская спрашивает, как я себя чувствую. А я ей отвечаю, что об этом мы говорить не будем. Мы будем разговаривать о том терроре, беззаконии, которые существуют относительно моего народа. Я здесь сижу, потому что оккупанты хотят наказать мой народ, сломать его, но я перед ними на колени не стану, я не боюсь. Генералы на меня смотрят. А я на Лутковскую. Вижу по лицу, как она сама вдохновилась. И вот такой подход к разговору – важный. Это не так, когда ты придешь, и человек будет рассказывать о своих болячках, где нога болит, когда поел и что там у него не соответствует… Все пришедшие стояли молча. Потом я сказал, что хочу поговорить с госпожой Валерией отдельно. И они вышли. А Москалькова говорит: "Можно я останусь?" Я ответил: "Вы же женщина, оставайтесь". Суть не была в том, что я хотел что-то скрывать, так я показал, что это мое право и они должны считаться с ним. Я Лутковской ничего такого не говорил, что нельзя было им слышать. Но подобные вещи надо демонстрировать. И я это делал преднамеренно в СИЗО, суде, заранее зная, что меня посадят, да еще и увеличат срок. Но я знаю, что такое поведение – единственный инструмент, который у тебя в руках, чтобы на унижения, оскорбления, действия этих гнусных людей, выразить протест. Выйдет расшифровка всех судебных заседаний, почитаете, как я Константинова (Владимир Константинов, "спикер Госсовета Крыма", - Авт.) заставил пойти на суд.

- Как?

- Это такой себе тест был. Они же себя позиционируют важными, определяющими людьми. На самом деле копейки их слово не стоит – центр решает все. Судьи мне говорят, мол, такое поведение ухудшит мое положение. Мое положение, отвечаю, не вам определять. Как можно расследовать события 26 февраля, и не вызывать основных участников на допрос? Нам монотонно по три-четыре раза отказывали, а мы добивались. Николай (Полозов – адвокат, - Авт.) меня уже спрашивал, зачем это? Я бы хотел, чтобы народ слышал, о чем они будут говорить, хотя и знал о чем. Как они ненавидят крымских татар, в том числе и за то, что они достойно сопротивляются, как гнусно они оценивают те события, как мерзко на самом деле вели себя – вообще не думали о России, а только о своем личном благополучии.

И когда их привели в суд, был такой эпизод. Константинову вопросы задают. А он отвечает: "Ну что вы мне эти вопросы задаете, я же все написал в своей книги, там все ответы есть, если вы читали". А глаза тем временем все время бегают, натура у него такая гнилая – в свое время он пальто носил Куницыну… После я обратился к судье. Я им никогда не говорил "Ваша честь", сразу обозначил, что чести у них нет, а уважения с моей стороны не дождутся. Они мне говорят, мол, в УПК так написано. "У вас в УПК много чего написано. Там речь идет о последнем слове. Это что значит, меня после него на расстрел поведут или рот запечатают, зашьют?", - ответил. Тогда же попросил суд сделать замечание свидетелю Константинову, а ему самому сказал: "Ты ж на суде, отвечай на вопросы, это тебе не романы писать, о них будешь детям рассказывать, если они поверят".

Мне Мустафа звонил, я ему сказал, что за год-два торговаться с этими сволочами не буду. Мне все время замечания делали, а по УПК каждое из них как дополнительный год.

- Какого срока в итоге ожидали?

- Меня об этом работники СИЗО спрашивали, но я улыбался – это же не имело никакого значения. Не важно, кто какие показания давал, что говорил я, на срок это повлиять не могло. Все уже было определенно.

- То есть Вы относились к тому процессу как к фикции?

Мое освобождение не зависело от того суда. Аксенов и Константинов – это марионетки, говорящие куклы, которые никакого значения не имели.

- Несколько раз приходилось слышать, что после освобождения Савченко, которая вела себя очень громко, мир не очень понимал, кто остается в качестве украинских политзаключенных в РФ. Какую на Ваш взгляд сейчас надо выбрать стратегию, чтобы действовать эффективно на пути освобождения всех политзаключенных?

- О Савченко я уже высказался. Повторять не буду. В Украине идет война, а в каждой войне должны быть свои герои, чтобы поднимать патриотизм, дух народа, на них остальные могли бы равняться. Поэтому необходимость таких примеров для Украины актуальна. Обидно, когда общество дает должную оценку поведению человека, а потом он не оправдывает ее. Я не думаю, что мы должны фото Виктора Ковальчука снижать роль того или другого политзаключенного. Мы должны со своей стороны широко говорить о каждом из них. Это действует эффективно для самого заключенного и его семьи. Россия страшно боится публичности в вопросах политзаключенных, информированности общества. Так мы можем действовать методом огласки.

Второе – это действия на уровне государственных лидеров. То, о чем мы уже разговаривали и с президентом Порошенко, и с министром Климкиным. Мы наметили несколько путей. На мой взгляд, сейчас важна четкая организация в Крыму. Там большая нужда не просто в адвокатах, а в четких позициях, которые давали бы возможность не доказать суду, который не является судом, а каким-то карательным органом, а скоординировать их с усилиями здесь. И, естественно, с привлечением всех международных институтов.

- Насколько последние сейчас эффективны?

- Мой пример показал: нереальность стала реальностью. Для всех мое освобождение стало очень неожиданным. Притом, что каждый живет надеждой, хотя и с мыслью, что этого не будет никогда. Поэтому в Крыму восприняли это гораздо более эмоционально, чем я сам. Я, может, еще не очень понимаю, что там произошло. Потому что и я, и Сенцов, потихоньку договаривались с собой, что будем сидеть очень долго. И символизация – это теперь наша с вами ответственность – журналистов, государства, общества и международных институтов. Последние обязаны это делать, потому что ребята сидят за те ценности, которые они пропагандировали в послевоенное время. Это они разработали все эти международные нормы поведения общества, к которым мы позднее присоединялись. Сегодня мы по этим правилам, не беря в руки оружия, защищаемся – свою честь, достоинство, себя, свой народ и свое государство. Это не наша просьба, а их прямая обязанность – доказать, что эти нормы работают. И в этом вопросе я нашел понимание в разговоре с президентом. В этом направлении будем плотно работать. Но эта работа, конечно, не даст результаты завтра.

А чтобы все не жили в ожидании того, когда же эти разработанные шаги дадут результаты, надо наполнять пространство уже сейчас. Надо все время писать, говорить о политических заключенных, чтобы общество понимало, что происходит. Письма надо писать. Особого труда это никому не доставляет. И в СИЗО тоже отправлять.

Продолжение следует

Татьяна Катриченко, фото – Виктор Ковальчук

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред