С координатором волонтерского проекта "РосУзник" в Ростове-на-Дону Яной Гончаровой мы встретились в Киеве накануне второй годовщины разгона студентов на Майдане. Проговорив несколько часов, разошлись. Я рассказывала Яне о Майдане, она — о том, как пишет письма Олегу Сенцову, Саше Кольченко, Наде Савченко, Гене Афанасьеву. Неделю спустя мы продолжили наш киевский разговор по скайпу. Теперь Яне было, что рассказать об Украине. В нашу страну она приезжала в рамках проекта "Украина своими глазами". На этот раз я слушала Яну и не перебивала…
Первое, о чем сказала моя собеседница: "Я в восторге! Простые люди работают тут на чистом энтузиазме, бросают хорошо оплачиваемую работу, в том числе и за границей, и идут волонтерить. У нас бы точно сказали, что вам платит Госдеп. Вы вообще все очень крутые! Я написала Олегу такое восторженное письмо. Сказала, что купила его книгу, футболку с изображением его и Саши, конверты и футболку с вышиванкой, похожую на ту, что он надевает на суды. Почти записалась в фанатки Украины".
"Уже успела написать?", — удивляюсь я, ведь всего-то несколько дней после возвращения прошло, а дальше спрашиваю, как это девушка из Ростова-на-Дону вдруг решила написать письмо украинскому "террористу"?
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: "Дело" Сенцова и Кольченко: почему украинской верхушке нужны мученики
"В Ростове с друзьями мы начали собираться после смерти Бориса Немцова, — рассказывает Яна Гончарова. — Выходили на пикет "За мир в Украине". Тогда один наш друг, местный журналист, говорил, мол, есть у нас в СИЗО такие Сенцов и Кольченко — якобы террористы, которые что-то взрывали, и их будут судить. Мы ничего не знали о них. После в Ростов приехал журналист "Радио Свобода", пришел к нам на встречу. Говорит, мол, как раз приехал на суд Сенцова и Кольченко, и коротко рассказал о них. Я почитала в Интернете. Посмотрела на Олега, на Сашу. Подумала: как такое может быть? Стала следить за судами. Поняла, что происходит жуткий ад, вопиющая несправедливость. Решила: надо ребят хоть как-то поддержать. Написала через "РосУзник": "Олег, я из Ростова, поддерживаю Вас, хочу приехать на суд, мы тут есть такие оппозиционные ребята — нас в Ростове целых десять человек…". Писала какие-то общие вещи. И мне ответил координатор из Москвы: Яна, тебе ближе, попробуй напрямую, и, возможно, ты бы могла заниматься пересылкой по Ростову — там много ребят. С тех пор я стала писать Олегу, Саше, Наде, Гене".
— Как скоро ты получила ответ на свое первое письмо?
— Не могу сказать, что быстро. Проверяла — мое письмо к ним идет один-два дня, плюс проверка цензуры, от них ко мне — неделю. Вот столько и ждала. В первом же письме Олег написал, чтобы я не называла его на "вы". И мы стали общаться. Сейчас письма идут дольше — последнее ждала три недели.
— Что запомнилось из писем Олега?
— Каждое из них очень запоминающееся. Он такой ироничный, саркастичный. Всегда в хорошем настроении. Никогда не напишет: грустно, скучно, одиноко. Каждое письмо как откровение. Он такой позитивный! Свои проблемы на фоне этих писем кажутся ерундой. Все время пишет вещи, из которых понятно, как он воспринимает мир. То о книгах, то о телевизоре. Например, он поделил людей в России на три части: те, кто снимают пропагандиские программы типа Киселева, те, кто их смотрит, и те, кто смотрит на тех, кто их смотрит. Говорит, что он пока относится к третьим. Я говорю, что это надо прекращать, а то вдруг как-то захватит этот ужас из телевизора.
— Ты приносила ребятам и передачи. Они о чем-то просили, возможно, какие-то книги?
— Нет, книги не передаем. При каждом СИЗО есть своя библиотека. И им много присылали украинские журналисты, родственники. Саша писал, что у него уже багаж из двадцати книг, а их ему еще тащить с собой на этап. Единственное, я подписала Олега на The New York Times. Но он говорил, что ему пришел всего один номер.
Когда мы решили помогать ребятам в СИЗО, думали, что можем сделать… Приезжали украинские журналисты, они приносили передачи. Вот мы решили: мы тут живем и нам отнести передачу — ничего не стоит. Вскоре походы в СИЗО стали важной частью жизни. Иногда смотришь в холодильник, думаешь: это не хочу, это не буду, и тут сразу же мысль: у ребят там вообще ничего нет. И пока они сидят в Ростове в СИЗО, мы решили передавать какие-то вкусняшечки. Конечно, многое запрещено. Но старались найти то, чем можно порадовать. В основном, это продукты — каши, сухие завтраки. Олег просил беруши, чтобы скрыться от Киселев-ТВ.
— Им там его навязывают?
— Говорит, нет выбора. Все смотрят "Менты—7, 8" (сериал "Ментовские войны". — Ред.), "Кисель-ТВ". Утром можно лишь на несколько минут попасть на РБК или Еuronews. Все остальное время — этот ужас.
— Об Украине Олег Сенцов что-то пишет?
— Свою позицию он сказал еще в Лефортово: я не крепостной, меня нельзя передать с землей. Он считает себя гражданином Украины. Им он и является. Насколько я знаю, в деле нет его российского паспорта. Да и вообще его нет. Но мы стараемся не касаться политических тем. Я, конечно, пишу ему о каких-то новостях, но он на них обычно не отвечает. В более ранних письмах Олег писал, что Крым — это моя родина, я ее люблю, у меня есть любимые места. Писал, что поддерживает весь украинский народ. Но является аполитичным. Он говорил, что когда началась революция в Украине, не мог стоять в стороне. И не стал. Говорил, что наступает момент, когда ты либо становишься серой массой, либо что-то делаешь, чтобы наступили изменения. Он выбрал второе. Говорит, я что мог, наверное, уже сделал. Теперь дело за вами.
Вообще Олег очень позитивный. Первое мое письмо было в таком духе: как жалко, что все произошло, вы там держитесь, не сдавайтесь, боритесь. На что он мне ответил: мы тут не умираем, жизнь продолжается, вы переживаете больше, чем мы переживаем. Олег Сенцов сказал просто: давай без похоронных стилей.
— Что пишет Саша Кольченко?
— Саша более молодой, простой. У него серьезная подготовка по истории. Много знает про антифашистские, анархистские движения, политические режимы в Сирии, Турции. Ему об этом пишут. Кроме того, у Саши такая же позиция, как и у Олега: я гражданин Украины, я ее люблю, я ее защищал. В основном общаемся о книгах. Он ленится, но читает. Я ему говорю, не ленись, у тебя есть еще время.
— …Возможно, времени у них будет мало — заключение закончится быстрее, чем мы думаем.
— Я очень надеюсь на это. Я им даже пишу с такой мыслью, что вот, скоро мы увидимся, как будто они отъехали куда-то ненадолго.
— После апелляции письма от ребят были?
— От Олега пришло одно письмо. От Саши четыре недели уже ничего нет.
— Что думает Олег об апелляционном заседании?
— Вообще ничего о нем не написал. Я ему отправила письмо на следующий день после суда. И он получил его, так как отвечал именно на него. Мне кажется, что у Олега такое себе избирательное зрение: на что-то он реагирует и отвечает, а что-то пропускает, игнорирует. Даже может не ответить на прямой вопрос, сделать вид, что его не было. Поэтому про апелляцию он мне вообще ничего не написал. Думаю, ребята такое решение ожидали.
— Как твои ростовские друзья относятся к вашему общению с украинцами? Кроме тех десяти активных…
— Только вот хотела сказать: понимаешь, Таня, у нас достаточно узкий кружок… На самом деле у меня есть и другие друзья. Все в основном думают так: чем бы дитя не тешилось… Сначала спрашивали, я пыталась объяснить, на что слышала в ответ: "Кто, террорист? И ты с ним общаешься?". Сейчас все смотрят на это как на какую-то блажь, только бы их не втягивала.
— А родители понимают?
— Это сложный вопрос (Яна смеется). Так как мои родители — заложники пропаганды, а у меня дома хранятся, о Боже мой, плакаты в поддержку Сенцова и Кольченко, можно только представить. Как раз перед отъездом в Украину мы с папой немного поссорились. Он кидался в меня этими плакатами и кричал: "Чтобы я этого дома больше не видел!" Родители верят, что Сенцов и Кольченко — террористы, преступники, а я — нехороший человек — поддерживаю их.
— Как они отреагировали на твое желание поехать в Украину?
— В основном плакаты летали. На большее пока не хватило. Изначально, когда я сказала, что еду в Киев, последовал звонок от папы. А он мне звонит раз в полгода. "Куда? Зачем? Что ты там будешь делать? Ты там опять будешь со своими плакатами стоять? Кого-то будешь просить, чтобы их освободили?". Сестра говорит: "Куда ты поедешь? Там же стреляют?". Когда я уже вернулась, она спросила: "А там отопление вообще есть? Мы же им газ не поставляем".
— Твои родные, похоже, говорят телевизионными штампами…
— Уезжала в Украину со скандалом, переживала, что вернусь, а мои вещи стоят на улице, как у предателя родины. Но я приехала, меня спросили, как. Я ответила, что отлично! В ответ услышала многозначительное: "А…". Мы стараемся острые углы обходить.
— Как ты попала в этот проект "Украина своими глазами"?
— Знакомая из Ростова ездила. Рассказала про проект, как можно зарегистрироваться для участия.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:Расследование преступлений времен Януковича: почему никто не наказан
— Что ты хотела увидеть в Украине своими глазами?
— После Майдана по нашему телевидению показывали, что происходило на площади, что ее практически сравняли с землей. Я до тех событий была в Киеве, видела его, и могла себе это очень ярко представить: все сгорело, взорвали, ничего не осталось. Даже думала, что Украине сейчас плохо, и зря они это все затеяли. Конечно, это было все из телевизора. Когда стала больше интересоваться, что происходит, читать украинских журналистов, осознавала, что не все так просто. Потом стала спрашивать у знакомых: почему вы считаете, что там одни бандеровцы, почему вы думаете, что там нет отопления. И я в ответ слышала: по телевизору же говорят. Но в Интернете же доступна и другая информация! И мне очень хотелось съездить и самой все увидеть, чтобы потом сказать: я знаю, я там была. Второй важный момент: к моменту моей поездки я уже много слышала, как живет Украина сегодня, что там активно развивается волонтерское движение. Мне хотелось посмотреть, как это работает. Теперь я надеюсь, что и российское общество когда-то придет к такому общественному самосознанию, когда люди будут ответственно относиться к своей стране, понимать, что именно они должны двигать страну, а не власть должна двигать их. Мне нужен был этот опыт.
— Вот ты приехала в Киев, на Майдан, какие впечатления от увиденного?
— Майдан и есть Майдан. Такой, каким я его запомнила. Первое, что я заметила воскресным утром, когда ехала с вокзала, — пустынные улицы. Шел дождь. Казалось, что все вымерли. Я вышла на Майдане и подумала: где же люди? А на площади стояли свечки и портреты. Я приехала накануне даты разгона студентов. Потом я нашла свою гостиницу — она оказалась прямо над Майданом, и прошлась по улице Героев Небесной Сотни. Я не была во время тех трагических событий на Майдане, и у меня, возможно, какие-то другие ощущения. Нет, я не плачу. Для меня там не трагизм, а героизм. Я понимаю, что в этом месте происходили чудовищные вещи, несправедливые — когда свои же люди убивали своих по приказу властей или еще кого-то, и тут всех погибших помнят, почитают как героев. Историческая память о недавних событиях. Тут мог быть твой друг, твой брат, да и ты сам. Место вдохновляющее. Я шла и дышала тем ужасным моментом. Но я понимаю, что все эти люди умерли за будущее Украины. И я очень надеюсь, что все было не напрасно. Я воодушевлена поездкой. Понимаю, то, что было на Майдане, приводит сейчас Украину к реальным изменениям. Даже я испытываю гордость, что эти люди были здесь и не побоялись.
— Я так понимаю, украинские волонтеры произвели впечатление?
— Сумасшедшее! У нас вся программа — это встречи с людьми, которые ведут какие-то интересные проекты, например, "Реанимационный пакет реформ" или "Донбасс-SOS". Я заметила, что все рассказы начинаются одинаково: "Я понял, что в стране все нестабильно, власти не могут справиться, а Украину надо менять, я бросил все и пошел". Вот мы были в Одессе в такой волонтерской юридической приемной, в которую граждане могут прийти с любой проблемой. Там познакомились с молодым человеком, которому лет 25, и он говорит, когда Саакашвили пришел в область, объявил набор волонтеров в этот центр. "И я понял, что надо идти", — сказал он. "Почему ты это сделал?", — спросили мы и услышали в ответ: "Потому что я хочу жить в нормальной стране, я не хочу эмигрировать в ЕС, я хочу, чтобы здесь была Европа. И я решил, что это мой шанс. Я могу это сделать. И пошел". Полгода работал без оплаты. Лишь недавно стали платить небольшую зарплату. "Я хочу, чтобы у меня в стране было все хорошо", — для нас это какая-то чудовищная формулировка, из какого-то другого мира. Вот сказала бы я: "Я хочу, чтобы в России все было хорошо, поэтому я пойду бесплатно работать". Сюр, сама понимаешь? И для меня такие разговоры — как глоток воздуха. Я поняла, что такое бывает. Значит — не все потеряно. Хотя бы для Украины. Значит, и в России найдутся такие люди. Например, я. И я надеюсь, что я ни одна.
— Да, вас в Ростове десять…
— Мне Олег как-то писал: "Адвокат мне показал фотографию девушки, которая вышла на пикет в поддержку меня и Саши, а потом я еще видел девушку в футболке с моей цитатой, которая рассказывала что-то о нас с Сашей, и ты мне шлешь фотки, слушай, неужели, ты там одна? Скажи мне, что это не так!". Я говорю, нет, нас чуть больше…
— С кем еще вы встречались в Украине?
— С волонтерами, которые принимают переселенцев — помогают им с жильем, работой, документами, передают в зону АТО какую-то точечную помощь. Мы были в таком себе общежитии, где живут переселенцы. Кто-то из них и сам становится волонтером. Там была одна женщина — переселенка из Иловайска. В августе прошлого года она бежала из дома. До того, рассказывает, два месяца жила под пулями и минами. Она — врач-реаниматолог. Работала до последних дней в больнице. Операционная была в подвале. Говорит, помогали всем — и военным, и людям с той стороны. Работали до тех пор, пока не осталось ничего — ни йода, ни зеленки, ни бинтов. Она говорит, когда мина упала рядом с ней, поняла, что надо уезжать. Друзья ей позвонили, спросили, готова ли она ехать сию же минуту, она ответила утвердительно. И уехала. По горящим полям. Сейчас женщина живет в этом центре. Помогает ему чем может — моет полы, носки вяжет на фронт, готовит, сидит с детьми, оказывает медицинскую помощь. Говорит, что приехала в одном платье, а все, что сейчас есть — дали волонтеры, и у многих здесь такая же ситуация. Единственное, что с собой привезла — осколки мины. Вспоминает, как загребла землю возле дома, а там они оказались. Вот такие тяжелые моменты.
В тот день у нас была встреча с девушкой, которая стояла у истоков волонтерского движения, парнем — программистом из Луганска и этой женщиной. Говорила только женщина. Мы ее все время спрашивали. И дыхание перехватывало, как в этом можно жить! Уже в конце мы спросили у мальчика, почему он ничего не рассказал. Тот ответил: "Я из Луганска, и у меня все хорошо".
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:Капеллан о.Макарий: "В зоне АТО было сильное ощущение, что Бог нам постоянно показывает чудеса"
— Что ты до поездки в Украину думала о войне на Востоке, и что думаешь сейчас?
— Я кое-что читала о ней. У меня есть знакомый журналист, который там бывал. В целом понимание было, как и что там происходило. Но знаешь, чего не было? Осознания того, как там жили люди? Я об этом не задумывалась. Знала, что много беженцев, которые оставляют свои дома. Но тонкостей не чувствовала. А эта женщина нам говорит: "Если успела попасть на работу до полдевятого утра — хорошо, нет — то ползу, потому что стреляют". И когда начинаешь это представлять… А там до сих пор живут люди — под обстрелами, в разрушенных домах. И тут осознаешь всю глубину этого ужаса.
У нас была еще одна встреча с двумя девушками — одна из Счастья, другая — из Донецка. Первая рассказывает: да, были обстрелы, идешь гулять с ребенком в парк, слышишь — на той стороне парка стреляют, думаешь: "Хм… туда не пойду…". Представляешь? Когда понимаешь, что люди убежали от войны, от настоящей войны, то становится страшно, ведь пусть и не ты лично, но чувствуешь себя к этому причастной.
— Заметны ли в Украине реформы? Кроме реформы полиции…
— Удивительный момент. Об этом говорили все. У вас тоже пропаганда еще та, потому что вы все говорите одинаковыми словами: реформа полиции — это единственная реформа, которую можно потрогать…
— …Так это действительно так. Мы ждем реформы судов, прокуратуры… но их нет…
— Мы говорили о вашем генеральном прокуроре Викторе Шокине. Его Президент не хочет снимать. Но общественность давит. Так что получается, что основная реформа — полиции. Остальное все идет тяжело, трудно, с боями. При встрече с РПР мы обсуждали вопрос реформ, ребята рассказывали, как они работают. Они говорят, что хотелось бы больше, быстрее. Но пока так. Но в целом многие на происходящее в Украине смотрят с оптимизмом — все наладится. "Да, при власти остались все такие же не очень хорошие личности, некоторые мешают работать, но мы все исправим, у нас все будет", — вот такой основной посыл.
— На днях гражданскому активисту Ильдару Дадину дали три года за демонстрацию своей антипутиновской позиции. Как думаешь, поездка в Украину не повредит тебе?
— Может быть все, что угодно. Когда я была на Громадском телевидении, у меня тоже об этом спросили. Ребята, я уже настолько в этом всем, что вряд ли мне будет хуже. Приговор Дадину — это абсурднейший абсурд, идиотизм — его осудили за то, что он выражал свою позицию, что прописано в нашей конституции. Есть и юридические тонкости, что его судили дважды за один и тот же поступок. И тем ни менее всем все равно. Если захотят, то пришьют дело, хоть к Майдану, хоть с Савченко, хоть к моему коту и посадят, если надо будет. Я абсолютно трезво смотрю на вещи.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Тарас Бульба — символ "украинской хунты" в России
— В России есть такие, как я, которые хоть что-то делают, что-то пытаются изменить. А есть те, кто молчит и боится. Потому что была Болотная, посадки после протестов. Некоторые процессы длятся до сих пор. В России люди молчат потому, что не готовы к той мысли, что их могут посадить. А их могут посадить. Не все готовы отсидеть даже два-три года. Не готовы к пыткам, которые тоже бывают.
— Поездка помогла понять Украину и украинцев? Не испытывала ли ты каких-то трудностей?
— На удивление думала, будет хуже. Предполагала, нам, россиянам, тут в Украине будут говорить — вот вы убийцы, агрессоры. Но простые люди все прекрасно понимают, что лично я никого не убивала, и точно так же, как и я понимаю, что у вас нет распятых мальчиков. Многие говорят: хотелось бы мира с Россией, чтобы мы вернулись к нормальным отношениям. Но с нынешней нашей властью это нереально.
— На русском языке свободно общалась?
— По поводу языка тоже были опасения. Но я говорила свободно. Даже наоборот, нас благодарили, что мы есть такие. Говорили, что рады, что в России есть люди, которые могут заложить правильный вектор. Как в Украине. У вас же не 99% населения волонтерят и продвигают какие-то реформы. Но если у нас таких как я, хотя бы 5%, то шанс есть.
— Интересовалась ли ты судьбой Сенцова, Кольченко, Афанасьева?
— Мы разговаривали с представителем МИДа Дмитрием Кулебой, который занимается этим вопросом. Я так понимаю, что у него самого нет понимания, что будет. Конечно, все рассчитывают на какой-то обмен, но с его слов, российские власти на него не идут. Видимо, ждут приговора Савченко и других. Далее будут какие-то обсуждения, что делать дальше. После этого разговора я прочитала в Интернете, что обменяли нашего майора Старкова на кого-то из военных (в конце ноября "киборга" Рахмана обменяли на российского майора Владимира Старкова, осужденного в Украине на 14 лет, о чем лично договаривался Президент Порошенко, — Авт.). А нам казалось, что Старков — это реальный шанс обмена, скажем, на Савченко. Как я понимаю, Украина надеется на давление мировой общественности, что с помощью санкций Европа и Америка смогут повлиять на наши власти, чтобы они их отпустили. И, возможно, так и будет.
— Насколько жители России осведомлены, кто такие Савченко, Сенцов? Это же не показательные процессы для россиян?
— Кто такая Савченко, в России знает, если не каждая собака, то через две, точно. О Сенцове и Кольченко знают гораздо меньше. И если сначала суд над Надей Савченко, может, и не был настолько политическим делом, то сейчас оно однозначно является таковым. Как и дело Сенцова—Кольченко. И все это делалось для устрашения не нас — нам-то все равно, а для устрашения украинцев, крымчан. Мол, будете рыпаться в Крыму — скажем, что вы "Правый сектор".
— Возможно, получилось бы обменять их незаметно для россиян?
— В наших узких кругах мы говорим, что дело Савченко затихает. Почему процесс проходит в Донецке, в провинциальном городе, практически селе, в 150 километрах от Ростова? Почему такие проблемы у украинских журналистов туда добираться? Мы думаем, что реально хотят это дело замять, чтобы по-тихому вынести ей приговор, а потом по-тихому обменять.
— Не думаю, что, скажем, среднестатистическому новосибирцу интересно, что происходит с Савченко…
— Когда все начиналось и ее тиражировали по НТВ — украинская снайперша, которая убивала российских журналистов, возможно, тогда было интересно. Когда Савченко давала показания, были все телеканалы. Журналисты слышали, когда прокурор спросил, убивала ли Надя людей? Провокационный вопрос. И как она должна была на него ответить? Она сказала: в рамках войны, если бы мне угрожала опасность. Но как растиражировали ее слова наши СМИ: "Савченко убивала людей!". Но сейчас вектор сместился. И не хотят никакого интереса нового к ней пробуждать, и не ездят туда наши федеральные каналы, бывают там лишь представители либеральных СМИ.
Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред
Читать Главред в Telegram
Главред в Google News
