Боец "Донбасса" Владимир Гунько: 29 августа россиянам приказали расстреливать нас при выходе из Иловайска

Окончание интервью. Читайте начало: Боец "Донбасса" Владимир Гунько: в Иловайске мы заняли оборону и выживали, как тараканы.

В Генеральной прокуратуре датой вторжения российских войск на территорию Украины считают 23-24 августа 2014 года. Но по факту это случилось гораздо раньше — 11 августа. В тот момент продолжался штурм Иловайска. Когда российские танки ездили по украинской земле, высшее военное руководство страны дорабатывало операцию по взятию этого города.

"Вечером 24-го командир нашего подразделения с позывным "ВДВ", погибший при выходе из Иловайска, Виктор Дмитренко, приехал на наш пост и сообщил, что, по данным штаба сектора, мы находимся в оперативном окружении российской армии, они в окрестностях Кутейниково. Поэтому ждем дальнейших указаний — выходить или оставаться. Настроение личного состава было такое, что надо занимать дальше город, в котором мы можем продержаться недели две, если нас даже окружат. Попробовать штурмовать, окопаться", — говорит Владимир.

— Речь не шла о том, чтобы удерживать Иловайск после 24 августа?

— Нас ни о чем не оповещали, между собой мы говорили о целесообразности выхода. Лишь 28 августа нам сказали, что в первой половине дня мы должны выходить, организуется "зеленый коридор". Но надо ждать команды. Меня переставили на другой пост, ведь я умел пользоваться гранатометом и АГС. Там я узнал, что выходим уже вечером. Без стрельбы. Ждем только время, когда нам скажут становиться в походную колонну и уходить. Сначала говорили о 21:00-22:00, потом перенесли на полночь, а затем сказали ложиться спать, ведь выезжать будем где-то в 5:00 29 августа. Так оно примерно и произошло. Мы выдвинулись с восходом солнца. В то время у меня не было часов, телефон умер, был разбит при одном из обстрелов — у моего окопа разорвался снаряд "Града". Мы выстроились в походную колонну на Грабское. К нам добавились ребята из 93-й бригады. Выехали в штаб сектора в Многополье. Там нас разделили. В одной колонне были ребята, которые были в окрестностях штаба сектора. Они стояли в противоположном направлении нашего движения. В другой — мы.

— Говорят, что в одной колонне были представители ВСУ, а в другой — добровольцы?

— В нашей ВСУ были тоже, но их меньше. В другой были почти все с техникой — танками, БМП, "Рапирами" (речь идет о 100-мм противотанковых пушках МТ-12 "Рапира" —Ред.). Мы же выходили в поле на Червоносельское.

— Задумывались, почему такой странный "зеленый коридор"?

— Задумывались. Но нам никто ничего не говорил. По рации передали: выходим по "зеленому коридору", на провокации не вестись, все договорено. Выходили с оружием, но не в боевом порядке, а в походном — без соблюдения даже дистанции.

Мы стояли и ждали команды на начало движения. Ее долго не было. Начался минометный обстрел. Мины разрывались везде. Думаю, хотели по нам пристреляться. Потом кто-то дал команду на движение, и в начале поля с трассы на востоке начался обстрел из стрелкового оружия, крупнокалиберных пулеметов, ПТУРов. Дорога, по которой мы должны были двигаться, находилась, как на ладони. Перед нами ехала белая "ГАЗелька", в нее попал снаряд. Машину разорвало, я дал приказ на полной скорости обгонять, не останавливаться. Затем ехал КамАЗ 93-й бригады с ранеными. На нем были белые флаги и красные кресты. В него попали из танка — удар был гораздо сильнее, КамАЗ перевернуло на бок, из него выпали несколько тел, погибших ранее в Грабском. Затем была короткая остановка в поле. После нее я дал команду прорываться, ехать в заросли, которые были хорошо видны. К тому времени часть колонны горела. Перед нами летали снаряды, все время что-то взрывалось. Мы доехали до начала Червоносельского. Там было пять-шесть домов. Мы заняли позиции.

— Мы — это кто?

— В основном, наше подразделение, часть 40-го батальона "Кривбасс", часть военной разведки. Мы спрятали автомобиль и быстро достали боекомплект. Из БРДМа я забрал автомат, гранатомет. Перешли в соседнюю комнату, там было много раненых ребят, им оказывали медицинскую помощь. Когда мы выходили, позади меня попали из танка прямо в кабину пожарного автомобиля. Ребята погибли, а осколки разлетелись на 20-30 метров. Мы заняли оборону, лопат у нас не было. Я с гранатометом пополз к левой части хутора, откуда стреляли. Там увидел, что наши уже стреляют из гранатомета. Мы видели два российских танка. Когда дополз до крайне хаты, один танк уже скатился вниз, а второй был подбит. Осмотрели этот танк. Это был Т-72Б3, выпуска 2014 года. Далее была БМД россиян. Что характерно, на российской технике были белые круги и белые флаги, из-за чего мы сначала не разобрались, наши это или кто, ведь белый флаг был как символ того, что они не с военными намерениями. Потом мы узнали, что россияне так обозначали друг друга. Россияне, которых ребята на этом же хуторе нашли — восемь солдат РФ из 31-й отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригады вооруженных сил РФ с удостоверениями. Рассказали, что уже два дня как окопались и ждали приказа. Утром 29 августа россиянам поступил приказ, что мы будем выходить, и нас нужно расстреливать. Они, конечно, говорили, что лично не стреляли, а это делали офицеры.

— То есть два дня они ждали, когда будет идти ваша колонна?

— Получается, так. Еще сутки мы продержались — к вечеру 30 августа. Ждали подкрепления. По телефону нам сначала обещали подкрепление, потом сказали, что будет колонна Красного Креста и мы можем уйти с ней в сторону Старобешево — и раненые, и мы с оружием. Затем уже вообще ничего не обещали.

29 вечером к нам приезжали россияне на переговоры. Уламывали нас сдаться. На БМД приехал российский офицер, который представился позывным "Клен", с двумя солдатами. Сказал: "Это ваши п ... вас сдают, а мы должны вас уничтожить, и наши — потому что нас здесь нет, но несем потери". Мол, тела своих он не может даже забрать домой. Обещал, что будет хорошее отношение, и мы скоро вернемся домой. Наши попросили разрешения собрать своих убитых на поле. Но сказали, что сдаваться мы не будем, потому что ждем утра. Тянули время, ожидая подкрепления. Россияне ушли. Примечательно, что наши медики спасали как наших, так и русских, ведь у них не было санслужбы, а только советские ИПП (индивидуальные перевязочные пакеты. — Ред.), поэтому они относились к нам так.

День 30 августа прошел без перестрелок. Они, видимо, ждали решения высшего командования, и мы тоже ждали подкрепления. Параллельно окапывались. Около 18:00 нашему командиру "Деду" поступил ультиматум: или мы сдаемся, или нас накроют артиллерией. "Дед" пытался оттянуть время, говорил, что передаст координаты их позиций, тогда наши накроют. На это представитель россиян сказал: "Вы все пи…, у вас никакой поддержки не будет". Мы снова отказались сдаваться. После этого последовал залп, было более десяти разрывов в балке в 200 метрах от хутора. "Дед" снова отказался. После этого по дому, где был штаб нашего подразделения в окружении, попали из ПТУРа, разрушили второй этаж, где и был ранен "Дед". Нам снова сказали: или мы сдаемся через пять минут, или нас накрывают артиллерией и переговоры больше не ведут, ведь у них такой приказ. После того наши командиры решили, что мы должны уничтожить все возможное оружие, боеприпасы.

Оказывается, его так трудно уничтожать — прыгаешь по стволу пулемета, а он не сгибается.

Сдавались в поле за хутором. Это было подсолнечное поле. Нас обыскали, выстроили.

— Вы сдавались россиянам?

— У них не было нашивок, но форма была российская. И российское оружие —пулеметы ПКМ и снайперские винтовки "Винторез".

Подошел к нам один, представился — позывной "Лис" или "Лиса". Сказал, что офицер российской армии и мы должны следовать за ним. Обещал, что нас через неделю-две выведут или в буферную зону, или на территорию РФ, где нами займется консул. Двигались полями. Обходили дорогу Старобешево —Кутейниково. Когда шли колонной, они подавали световые сигналы. Мимо двигались батареи российских установок "Нона", их было 16-18. На поле за Кутейниково мы переночевали. Воды вечером не давали. Утром дали российские сухпайки — один на пять-шесть человек. Разрешили ходить по несколько человек на бахчу, потому что с водой напряг был. Ждали команд. Ближе к обеду приехали российские офицеры. Сказали, что заберут колонну с ранеными. Один из офицеров сказал, что есть возможность 30 человек перемотать бинтами и отправить вместе с ранеными. Часть людей так и сделали. Я и ребята из моей роты, которые не были ранены, решили остаться. После того как забрали раненых — тяжелые ехали на грузовике, легкие — шли пешком, приехала еще одна колонна. Как потом выяснилось, это были представители террористов. Нас выстроили в две шеренги, сказали, кто они есть, что мы направляемся в Донецк. Нас погрузили в машины, везли по каким-то полям. По дороге остановились в каком-то городке, где были люди восточной внешности, плохо говорили по-русски, но хорошо матерились, избили часть добровольцев, сняли с нас золотые украшения и часы. Опять видели российские танки. На промежуточных улицах был блокпост, на котором стояли "Рапиры" и зенитные установки. В здании СБУ нам сказали, что мы в плену, сняли на камеру, некоторых снова избили. Завели в подвал, бывшее бомбоубежище.

— Россиян уже там не было?

— Все были с нашивками ДНР, но не регулярные войска.

— О событиях в Иловайске и последующем плене вас опрашивали следователи СБУ и ГПУ?

— Мы давали какую-то короткую информацию. И не по возвращении из плена в декабре 2014-го, а где-то через две недели после того. Нас поменяли под Ясиноватой, повезли в Чугуев под Харьков, из автобусов перегрузили в грузовой Ил-74 и увезли неизвестно куда. Затем двери открываются и стоит наш президент. Он произнес торжественную речь. Я не в настроении был его слушать. Но понял, что мы в Василькове на территории воинской части. Поселили в общежитие, сказали, что через час накормят, потому что столовая еще не открылась — нас никто не ждал. Мы сбежали из Василькова, на попутках доехали до Киева. К маме я явился, как бомж. Только 10 января нам сказали написать что-то о плене, заполнить какую-то маленькую бумажку. Но по всем правилам меня никто не допрашивал — ни полиция, ни прокуратура. Еще через месяц нас мобилизовали и отправили в сектор "М", и в составе "Донбасса" я попал в Широкино.

— Но вы же свидетель по Иловайским событиям, как и любой военный, кто участвовал в них…

— Да, я был свидетелем гибели многих побратимов, знаю об обстоятельствах смерти военнослужащих Национальной гвардии и Вооруженных сил. А по факту каждой потери или увечий, военная прокуратура должна была открыть уголовное производство, кто-то должен понести ответственность — как высшее командование, так и рангом пониже. Но никому ничего не интересно. Спрашивает только Хельсинский союз по правам человека да журналисты.

Я читал выводы временной следственной комиссии ВР за 2014 год, где генерал Хомчак говорит, что ему лучше знать, какая была обстановка. Но если он знал, какая там была обстановка, почему он не знал, что в двух километрах от штаба сектора — засада с бронетехникой и большим количеством живой силы, что уже очень близко представители РФ, что за Многопольем стоит батарея 120 мм минометов, реактивная артиллерия, из которой нас обстреливали с 18 августа с 21:30 и до утра 28-го? Что это такое? Это ли не бездарность высшего руководства? Это ли не бездарность того генерала, который получил еще и какие-то награды? Я считаю, что это бездарность и преступление. К тому же из штаба, которым командовал генерал Литвин, массово бежали офицеры, и об этом есть свидетельства многих солдат, стоявших там. В штаб сектора "В" приходили военнослужащие, которые говорили, что командование их давно бросило. Почему посылали наши подразделения на Саур-Могилу, зная, что ее обстреливали, Амвросиевку? Почему было не отойти на расстояние примерно 10-20 километров в глубину, закрепиться, сделать мощный укрепительный район, чтобы заблокировать Донецк, и вести наступательные действия, брать в кольцо. И даже при заходе войск РФ на высотах давать им отпор, накрывать их массово артой, ведь они переходили украинскую границу. И это был бы наглядный акт агрессии. А наши войска уничтожали бы врага на своей территории. А то, что произошло, это бездарщина нашего руководства. Не могу сказать, чья конкретно, но все фамилии ответственных генералов известны, как и то, к чему их действия привели. Официальные данные — 366 погибших, а по факту около тысячи. Командование было бессильно стратегически. И это понимают люди с минимальным военным образованием, те, кто учился на военной кафедре, и у кого были занятия по тактике.

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред