"Все хорошо. Потом перезвоню", - sms-сообщение с таким текстом накануне 18 января 2015 года получила Татьяна Ляса, мать наводчика танка 1-й танковой бригады Ивана Лясы. После этого связь с сыном она потеряла на долгих три с половиной месяца, а обнять смогла лишь спустя три года. В тот день Иван вместе с двумя товарищами - Богданом Пантюшенко и Дмитрием Костецким - попал в плен в поселке Спартак недалеко от Донецкого аэропорта.
Накануне командование поставило задачу перед ротой: обеспечить прорыв саперов к Путиловскому мосту. В результате они и не понадобились – мост рухнул после уничтожения танкистами всей техники сепаратистов, укрывшейся под ним. Вот только танк Ивана Лясы во время этой операции не произвел ни одного выстрела из-за поломок, а все трое ребят оказались в руках террористов. Дмитрия отпустили через несколько дней после, Богдан до сих пор удерживается на неподконтрольной Украине территории, Иван был освобожден в результате обмена 27 декабря 2017 года.
У Лясы - одно из самых тяжелых ранений среди освобожденных ребят. Тогда в Спартаке, 18 января, сепаратист выстрелил в него – пуля отрикошетила в голову. Осколки до сих пор не извлечены. В Донецке ему сделали операцию – рану зашивали обыкновенной леской, а спустя несколько часов отправили в подвал. Сегодня нейрохирурги военного госпиталя в Киеве говорят, это чудо, что сегодня мы можем с ним разговаривать.
Накануне нового года к Ивану приехала мама с одним из его братьев. Двое младших несовершеннолетних – Сергийко и Марийка – остались дома. С братом разговаривают только по телефону. Мама все время не может быть рядом со старшим Иваном – в селе Пашевая Ровенской области не только дети, но и хозяйство. Отец Ивана умер, когда тот находился в плену. Да и Иван не хочет, чтобы мама приезжала в Киев и переживала за него – ждет, когда хирурги сделают операцию, он придет в себя, тогда и позовет маму.
- Иван, как Вы попали в армию?
- Получил повестку 4 сентября 2014 года, на следующий день был в военкомате. Попал в расположение 1-й танковой бригады.
- Ранее был опыт военной службы?
- Год срочной. Когда попал в танковую, в первые четыре месяца провели на полигонах. Солярки хватало, боеприпасами были обеспечены – учились все. Только техника была старая, еще с тех времен.
Читайте также: Военнопленный Николай Герасименко: "В колонии меня прятали в одиночке, перестал даже разговаривать"
- Хотели идти в армию?
- Скажем так: я был не против и не прятался. Каждый военнообязанный человек должен понимать, что надо идти защищать Родину, если здоровье позволяет. Вот к нам приходил в госпиталь один человек, зовут Владимир, больше о себе ничего не рассказывает, сказал, что по состоянию здоровья не мог идти на Восток, так помогает, чем может - куртки нам принес, рюкзаки подарил. Люди разные бывают, и помогают, кто как может. Я только не понимаю тех, кто "воюет" с бокалом пива в руках, и под пивбаром кричит, что пошел бы воевать.
- Следили за событиями на Востоке в конце августа - начале сентября?
- Образовался Иловайский котел. Видел в СМИ, заходят колонны с РФ, перекрывают дорогу жизни для наших подразделений, нарушают территориальную целостность Украины.
- Когда оказались на линии фронта?
- 10 января 2015 года под Волновахой. Там находилась 1-я танковая бригада. Мы должны были менять место дислокации. Неделю готовили технику к боевым действиям. 17 января получили приказ – собираться для выполнения боевой задачи. Тогда мы не знали, куда должны ехать.
Сначала было шесть танков. Это два взвода. Одна машина сломалась по дороге - мы были вынуждены оставить и ее, и экипаж на одном из украинских блокпостов. С 17 на 18 января ночевали в поселке. Всю ночь наши позиции обстреливали минометами, градами. Тогда был ранен один из наводчиков - экипаж второго танка был уже неполным, машина вышла из боевого строя. Поэтому на задание пошли только четыре. Старшим выбрали старшего лейтенанта Ждана (позднее Иван Ждан был представлен к государственной награде – ордену "Богдана Хмельницкого" 3 степени, - Авт.), у нас уже вышел сводный взвод.
После кошмарной ночи прибыли на Зенит. Пехота с БТР-ом вышла с нами, но в Спартак не пошла. Мы ворвались на четырех машинах.
- Когда узнали, какое именно боевое задание придется выполнять?
- О непосредственном выходе в район Спартака? Минут за тридцать до того. Прошли короткий инструктаж - кто и куда по гугловским картам, и все - вперед.
- Военных карт не было?
- К тому времени они были за 1960-е годы, некоторых дорог в них не было, а границы сел изменились. Гугл же позволял ориентироваться в режиме реального времени.
- Так какое было задание?
- Обеспечить проход саперов к Путиловскому мосту. Мы должны были с боем зайти, закрепиться, дождаться саперов, которые планировали заминировать его (заминировали бы его).
- Получается, шли без разведки? Вы не знали, что под мостом была техника террористов?
- Нам сказали, что есть вражеские позиции, но из оружия у них – лишь полтора РПГ. О танках, которые там были, молчали. Для нас это было неожиданностью. Мы передвигались без пехоты.
- В населенном пункте?
- Да. Ловили РПГ из-за заборов частных домов. Все на скорости. Мне кажется, что прошло всего минут двадцать. Сколько на самом деле - не знаю.
- Что дальше было?
- Когда мы выехали из Зенита, то дорога на Спартак была перекрыта бетонными блоками. Нас предупредили, что с дороги съезжать нельзя - все заминировано. Первая машина подошла, и с помощью гусениц отодвинула блок. Следующая - еще шире раздвинула их. Наш танк шел третьим по счету. Четвертый, который шел за нами, должен был остаться для прикрытия.
При заряжании ствола у нас возникла техническая поломка - на ходу командир танка вырывал из него запчасти, чтобы можно было действовать. Две предыдущие машины подошли к мосту. Довольно удачно, их там никто не ждал. Начали в упор расстреливать противника, в результате чего мост рухнул.
- Что случилось с сепаратистами?
- Погибли, наверное. Затем, уже когда мы были у казачков в плену, нам говорили, что нами очень интересуется Гиви, просил нас отдать.
Наша же задача тогда была - пойти через все село, стать у посадки, чтобы было видно перекресток на дороге, выходящей из поселка, через который подразделение "Сомали" отправляло подкрепление в аэропорт. В случае необходимости мы должны были перекрыть огнем. Когда мы дошли до перекрестка, выглянули из люка, заметили, что за нами никого нет, а впереди разгорелась стрельба. Поехали на ее звук. Увидели обгоревшую технику сепаров. Рядом бегал старшина Скрицкий (Анатолий Скрицкий позднее был награжден орденом "За Мужество"), его машина была подбита. Тот начал руками махать, мол, надо отходить, потому что всем будет конец. Развернулись. Ребята погрузились на броню машины, которая вела интенсивный огонь. Возвращались в сторону Зенита, и в одном из поворотов на нас вышла 72-ка (танк Т-72, - Авт.). Мы этого не ожидали - увидели поздно, среагировать не успели. Почувствовали сильный толчок - машина пошла вправо и пробила кирпичный забор. Следующая машина проскочила, в нее не успели попасть. Наша машина не заводилась, я не мог вывести ствол на дорогу, чтобы отстреливаться. Командир нашего танка ради спасения жизни экипажа решил машину оставить.
- Я правильно понимаю, остальные машины ушли, а ваша осталась с экипажем?
- Да. Но если бы и они остались, то были бы девять трупов, а не три пленных. Тактически ребята все сделали правильно. Им надо было снять людей с брони, а затем попытаться нас забрать. Но нас взяли за три минуты.
- Как?
- Когда мы выскочили из танка, по нам начали стрелять из стрелкового оружия. Было слышно, как пули отскакивают от брони. Этот звон как сейчас слышу. Вдоль дороги идти нельзя, она обстреливалась. Мы зашли за забор, за ним была будка, за которой спрятались. Когда я в очередной раз выглянул из-за угла, увидел человека в маскировочном халате. Это было мгновение. Он выстрелил. Как я понял, пуля отрикошетила от стены мне в голову. Помню, как за мной пришли их военные.
- Остальных когда взяли в плен?
- Богдан с Димкой спрятались в том помещении. Забрали меня и через две минуты привели их. На форме начали обрезать украинские флажки. Первое, что казачки спросили, есть ли у моих родителей что продать, и меня выкупить. Были бы деньги, оттуда можно было бы попытаться выйти за три дня. Хотя не факт.
Читайте также: Освобожденная из плена Галина Гаевая: Я была шпионом враждебного иностранного государства, работая на ВСУ
- Что было дальше, Вы же получили серьезное ранение?
- Что-то помню, что-то не помню. Терял сознание.
Тянули нас по дороге, мимо той 72-ки. По ее следам заметил, что они идут во двор частного дома. Нас начали бить. Через некоторое время позвали своего медика, он сделал мне перевязки, каких-то два укола. Бросили нас в вольер для собаки. Пустой, слава Богу!
- Вскоре в российской "Литературной газете" появилась статья о том, как вас захватили. В ней также было указано, что Вам сделали сложную операцию...
- Сложная ли она была, надо спрашивать сегодня у врачей. Нейрохирург уже видел мои снимки, послушал мои рассказы, сказал, чудо, что мы сейчас разговариваем. Да, действительно, меня завезли в тот же день в больницу. Помню, уже темно было. После операции я проснулся, отойдя от наркоза, и через полчаса меня те же вооруженные люди забрали и бросили в подвал. Было уже 19 января. Не помню, сколько я пробыл в подвале.
В тот же день нас с Богданом вывезли со связанными руками и пакетом на голове на какой-то ставок или реку. Там стояла сцена, вокруг которой местные люди - праздновали Крещение. Нас к ним вывели. Первое, что я увидел - проруби. Подумал, сейчас покупают. Присутствовал атаман казачков, как позже выяснилось - "Батя" по фамилии Сафоненко. Заставили просить прощения у местного населения за то, что на танках ворвались на их нетронутую территорию. А потом снова в подвал на три с половиной месяца - до 30 апреля 2015 года.
У казачков было физически трудно. Постоянно били. Однажды с электрошокером. Очень неприятная штука, почувствовал на себе. Били, несмотря на ранения. По голове тоже. Ногами, руками, прикладом. Они приходили, чтобы вы понимали, как в зоопарк, мы для них были как обезьянки. Заходили со словами: "О! Танкисты" и начинали отводить душу.
- У казаков вас было трое?
- Диму Захарченко отдали через несколько дней после. Сидели мы втроем: я, Богдан и еще один военный из Луцка.
- Дмитрий принимал участие в пресс-конференции с Захарченко...
- Насколько я знаю, он ничего такого не сказал. Вы должны понимать, что на видео они будут снимать, что хотят, и говорить ты будешь то, что они скажут. Однажды предложили - отказался, следующий раз "предложат" через полчаса, но эти полчаса будут проводить с тобой "интенсивную работу".
- Что бы Вы сказали тем, кто говорит, что человек в плену должен умереть, но ничего не сказать?
- Пусть такие люди не то что повоюют, а хотя бы несколько суток проведут на передке. Просто, чтобы услышать, почувствовать, как это, когда сбоку падает несколько мин. Я уже не говорю, чтобы попасть в плен. Человек оказывается у бандитов, которые чувствуют себя безнаказанными, и могут сделать с тобой самые плохие вещи, которые можно представить. Моя основная задача была - сохранить свою жизнь…
- И не навредить ребятам рядом?
- Да, это в первую очередь. Однажды нас закрыли в вольере, давали пистолет Макарова, предлагали застрелить двух товарищей, тогда отпустят – сможем выйти к своим. Конечно, все отказались. Для меня это не понятно, как такое можно допустить.
- То есть Вас пытались "воспитывать", никто не предлагал перейти на другую сторону?
- О сотрудничестве никто не говорил. От самих казаков можно было услышать, что они не местные, из Ростовской области.
- Местных людей видели?
- Тогда на Крещение. Среди них были разные. Кто-то опускал глаза или смотрел с сожалением, кто-то - снежками в нас бросал. Один человек хотел ударить, но казачки не дали возможности. Думаю, в большинстве - это дезинформированные люди, которые существуют реалиями Советского союза, и не хотят даже видеть, что могут жить лучше. Некоторые думают, что на Западной Украине бандеровцы бегают по лесу еще со времен Второй мировой войны.
- Казаки дали хоть раз родным позвонить?
- Нет. Но я знал, что меня будут искать, ведь у меня есть родные. И я, прежде всего, боялся, чтобы им не звонили с целью шантажа, не говорили, что за деньги могут вернуть. Хотя приходили некоторые, предлагали - мы отказывались. Мы были у таких людей, что никто не знал, выживем ли. Мне постоянно угрожали, что расстреляют. Такая у них нелюбовь ко мне была.
- Почему?
- Во-первых, я танкист, наводчик. Во-вторых, с Западной Украины. До плена я никогда не разговаривал на русском языке, сепаратистов это очень злило. Однажды, когда мне разбили голову прикладом за то, что говорю по-украински, заговорил по-русски с ними. Но когда оставались в подвале сами, говорил только на украинском.
- Насколько чувствовал последствия травмы головы?
- На Спартаке однажды потерял сознание. Через месяц мне сняли швы, когда скобы начали подгнивать. Рана была зашита леской. Думаю, просто не было шовного материала. Швы мне снимал военнопленный. Нас вывели на улицу, он начал просить сепаратистов, чтобы сняли швы. Их медик - девушка лет двадцати, боялась ко мне подойти. И не потому, что было страшно - вокруг было много людей с оружием, а она не могла подойти к моим ранам. В результате леску разрезали, а ночью выдергивали понемногу. Без обезболивающего.
- Сейчас врачи что говорят?
- Ставить пластину будут, закрывать дефект. А больше мне никто ничего не рассказывает. Говорят, мне лучше ничего не знать...
- Как оказались в подвале здания бывшего донецкого СБУ?
- 30 апреля 2015 года в Донецке начался передел власти. В тот день проснулись от интенсивной стрельбы. Услышали несколько взрывов. Под потолком у нас была металлическая труба для вентиляции, так с нее опускался дым вниз. Затем услышали голоса за дверью. Мужчины говорили по-русски. Один спросил: "Кто там?" Другой ответил: "Семь пленных укропов". Следующий вопрос человек задавал по рации: "Здесь сем пленных укропов. Выводить или в расход?". Ответ был: "Выводить. Их забирает Рубин". Так нас вывели на улицу. Там было множество вооруженных людей. Казачков согнали в кучку, окружили, они стояли без оружия. Один человек приехал и начал кричать людям, которые нас выводили с шевроном "комендантского полка военной полиции", мол, никуда их не забирайте, мы их выставили на обмен. Нас погрузили в Урал и привезли в помещение донецкого СБУ. Там мы оказались среди других пленных. Позволили постричься, помыться, побриться. До этого такой возможности не было.
- Говорят, те казаки сейчас под стражей на территории "республики"?
- Я их не видел. Слышал об этом. Но сидят не все. Я потом замечал некоторых из тех, кто к нам приходил, в незаконных подразделениях.
- То есть лица помните, сможете узнать при необходимости?
- Немногих.
В "комендантском полку" было физическое рабство. Отправляли на работы - в разные места по несколько человек. Мы работали под усиленной охраной. Так постоянно. Лишь после того, как позвонили из дома и сказали, что умер отец, к работам меня не привлекали несколько недель. А потом опять. Но там уже была связь - пятерым в день позволяли звонить родным. Поэтому раз в неделю мог маме сказать, что жив, чтобы не переживала.
- Твоя мама все время говорила, что ты спрашивал, когда может быть освобождение?
- Спрашивал, но понимал, что она ни на что не влияет. И если ей здесь что-то и говорили, то только ради того, чтобы она меньше спрашивала, меньше в Киев приезжала. Ребята, которые были дольше, рассказывали, что обмены были, меняли и большими и малыми группами. Да я и сам видел, как забирают ребят. Как-то зимой 2015-2016 года меня, Богдана Пантюшенко и Тараса Колодия держали отдельно и не возили на работы, говорили, что должны передать на обмен. Но тот так и не состоялся. Не судьба!
22 июня 2016 года нас перевезли в Макеевскую колонию. И связь с родными оборвалась.
- Представители Международного Красного Креста в колонию приходили?
- Однажды. Но боевики не дали возможности с ними пообщаться один на один. Дважды был координатор ОБСЕ Тони Фриш. К нему выводили из камеры. Спрашивал: кормят или нет, возможно, бьют. Но и эти беседы происходили в присутствии боевиков. Фриш говорил, что для обмена работа ведется, задействованы многие, в том числе представителей других стран. Уточняются списки.
- Из числа боевиков кто приходил, кроме местных сотрудников?
- Морозова была, их "прокуроры". Последние пришли 13 сентября и завели дело по непонятному кодексу - статья 230 часть 3 УК за 1960 год - "пособничество терроризму". За это обещали 10 лет и более. До нового года мы уже ждали суда.
- При каких обстоятельствах Вы могли бы еще сидеть в Макеевке?
- Мог. Если бы не был ранен и не общался с Тони Фришем, однозначно бы остался.
- Так родственники тех, кто остался в колонии, здесь тоже были достаточно активны, боролись за освобождение.
- Там сейчас остались шесть человек, три из которых военнослужащие по контракту - двое из спецназа и Роман Савков (Романа передали Украине 24 января в рамках обмена "один на один", - Авт.). У Савкова диабет, его посадили на инсулин. Боевики страхуются, они же видели, кто действительно вырвал ребят, с чьей помощью состоялся обмен, они поняли, что именно за этих будут бороться дальше. Это такая страховка на второй этап.
- Вы были в камере в Макеевке вместе с другом спецназовцем, которого освободили 27 декабря, Александром Кориньковым. Помните тот момент, когда он узнал, что должен остаться?
- Очень хорошо помню. Нам сообщили 25 декабря вечером. Тогда был худший этап плена. Гораздо труднее было, чем у казачков. Понимаешь, ты уезжаешь, а человек остается ... Это не передать словами...
- Могут ли содержаться пленные в местах, о которых мы не знаем? То есть не в колонии или СИЗО, а где-то в подвалах?
- Да. Это только часть находилась в так называемом официальном списке, подтвержденным той стороной. Есть те, кого держат в разных местах. Я заметил, что террористы разделяют военных ВСУ, добровольцев и гражданских. Они делали так, чтобы мы друг друга даже не знали. Конечно, я видел местных, которые сидели в подвалах за то, что написали в соцсети, что под их окна приехали установки "Град", стреляют из жилых кварталов. У казаков был англичанин, не военный. Над ним очень издевались.
- Как воспринимаете свое содержание у террористов?
- Даже не задумался над этим.
- Международные инстанции предварительно признали конфликт в Украине и внутренним, и международным...
- И это плохо, что внутренним.
- Что плохо?
- Должна быть определенность. Верные народные слуги вот приняли законопроект, которым Украина официально признала Россию страной-агрессором. Разве человек психически способный к адекватному мышлению поверит, что на Донбассе воюют техникой, которую поднимают из шахт, из каких-то подземных хранилищ.
- Со времен Второй мировой войны?
- Но даже современные. Те военные части, которые были захвачены террористами, не имели такого количества техники, которая сейчас задействована террористами на Донбассе. За четыре года войны ежедневно украинскими военными уничтожается вражеская военная техника. Откуда пополняют ресурс? У нас получается, что на Донбассе бесконечные запасы?!
- Так все-таки, что такое плен?
- Это все равно, что сейчас в Киеве захватить на улице человека, посадить в подвал, издеваться над ним – бить током, кормить или нет, но не понести за свои действия никакого наказания. Хотя со временем будет наказание, убежден.
- Три года - это много или мало?
- Когда я находился в плену, время для меня остановилось. Мы жили от Минских к Минским, ждали новость об освобождении. Ощущение такое, что ты стоишь в стороне, а события пролетают мимо. Но на самом деле три года - это много, если анализировать, вспоминать, как все было, что некоторые события были давно.
- Был такой момент, когда прекратили надеяться, что освобождение произойдет в ближайшее время?
- На самом деле, нет, мы знали, что решение этого вопроса требует времени. Но нам показалось, что многое изменилось, когда в процесс переговоров вошел представитель США.
- Имеете в виду Курта Волкера?
- Да, тогда ситуация поменялась в нашу сторону. Мы это почувствовали.
- Родные к Вам в госпиталь приезжали?
- Была мама и один из братьев. Самых маленьких еще не видел. Только на фото раньше - в одном из писем мама присылала, когда Сережа и Маша были в лагере под Киевом.
- Помню, как на одну из акций мама взяла с собой Сережу. Малыш очень болезненно переживал разлуку...
- Да, знаю. Мы были привязаны друг к другу. Как и ко всей семье, ведь раньше надолго из дома не уезжал. Когда дома был, он везде за мной ходил - на поле, на рыбалку.
- Мама собирается снова приехать?
- Собирается, но приедет тогда, когда я попрошу. Мне предстоит перенести операцию, должны перевести в нейрохирургию. Поэтому я хочу, чтобы мама приехала и увидела меня уже в хорошем состоянии, а не в постели. Чтобы не нервничала.
Татьяна Катриченко
Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред
Читать Главред в Telegram
Читать Главред в Facebook
