Военнопленный Николай Герасименко: "В колонии меня прятали в одиночке, перестал даже разговаривать"

Николай Герасименко – боец батальона "Кривбасс", расформированного после Дебальцево. Попал в плен в феврале 2015 года. После почти трех лет плена – был освобожден 27 декабря в рамках первого за полтора года большого обмена, когда Украина смогла вернуть с неподконтрольных ей территорий 73 человека.

Ныне Николай на обследовании в Центральном военном госпитале МО Украины. В плену получил травмы, из-за которых врачи даже не отпустили бойца домой на новогодние праздники.

В узкой трехместной палате до вчерашнего дня он находился вместе с другим освобожденным военным. Рядом – жена Наталья. Именно она все три года боролась за освобождение мужа: выходила с акциями к администрации президента Украины, ездила в Берлин и Париж.

Ныне, на первый взгляд, Герасименко держится бодро. Вот только по привычке в первый день стационара больничную палату называет камерой, а чтобы руки, как в колонии, не складывать за спиной, скрещивает на груди. Говорит, что ему пока сложно адаптироваться и перейти в другую реальность, но уверен, что сможет, тем более, теперь у него, как и у других бывших пленных, есть важное дело – сделать все для освобождения тех, с кем последние три года пришлось находиться в одних камерах, и кого террористы на этот раз решили не отдавать.

- Николай, Вы попали в плен 9 февраля 2015-го года на трассе у села Логвиново недалеко от Дебальцево. Как это случилось?

- Попали в засаду, в кольцо. Мы ехали на машине вчетвером – я, Макух, Лазаренко и Сарычев (Александр Макух был освобожден через год после попадания в плен – в феврале 2016-го, Лазаренко вместе с Герасименко, а Владимир Сарычев – 29 апреля 2015 года – Авт.). Я был за рулем. Думаю, из-за того, что Сарычев был подполковником, нас не расстреляли.

- Подумали, что его можно выгодно обменять?

- Да. Но они не поняли другого - у меня была печать части, и я выполнял фактически обязанности "секретки". Меня спасло то, что я вышел из-за руля.

- Куда вы ехали?

- В Артемовск. Там стояла 17-я танковая бригада. На этот раз сказали приехать за почтой – получить на руки. Сомнений никаких не было - примерно за час до нас в том направлении поехал зам по тылу. Нормально. И мы за ним следом через минут двадцать-тридцать. Выехали, получается, и попали.

- Сейчас уже известно, что по состоянию на 9 февраля 2015 года 40-й батальон оказался в окружении. Вы предполагали, что так может быть?

- Нет, мы думали, что наш штаб, где я находился, не так близко к тем сепарам, а вокруг стоят блокпосты.

- До поездки 9 февраля вы ездили по этой дороге?

- Несколько раз. Один раз самостоятельно. Второй - с разведчиками. Последний раз за несколько недель до этого. То есть, как водитель, я уже оценивал дорогу, зафиксировал ситуацию. Мы ехали, а я сказал ребятам, смотреть по сторонам – там перешеек узенький и сепары могут быть близко. Так и вышло. После думал, почему не обратил внимания, что нашего последнего блокпоста не было. При заезде на перекресток – был, за ним – нет. На первом сказали пароль и проехали, далее – заезжали не в сектор, там, кажется, блокпост еще был, а поехали прямо – никого. Проехали еще девять-десять километров, смотрю – впереди блокпост. А я еще из Иловайска помню, катался с начальником штаба, что были временные блокпосты – постояли полчаса, уехали, а мешки так и остались валяться. На этот раз смотрю – заезда на блокпост нет, вся дорога перекрыта минами, танк без опознавательных знаков стоит прямо около остановки. Думаю, переедем и поедем дальше.

- Но вас остановили?

- Я сам затормозил, когда увидел, что заезда на блокпост нет, остановился, чтобы не попасть на мины. И сразу пошли выстрелы в упор. Подполковник Сарычев надеялся, что это наши. На блокпосту хотели сказать пароль и ехать дальше. Поворачиваюсь – в машине уже никого, все лежат под колесами. Рядом свистит. Открываю двери, снова стреляют. Выхожу, слышу, Макух кричит пароль. Положили меня на асфальт. Когда ко мне подошел один с автоматом, на краю которого была георгиевская ленточка, уже понял, что приехали. А так, до последней секунды надеялся, что все-таки наши.

- Кто были те люди, кто вас остановил?

- Казачки. Положили на землю, хотели в расход пускать. Лазаренко и Макух еще заставили вытягивать из какой-то машины труп нашего. Кажется, ему что-то в голову прилетело. Еще двое лежало рядом. Но потом прибегает какой-то сепар и кричит, что уже позвонил, сообщил, что нас взяли, и забирает. Кто-то сказал, мол, дай хоть одного в расход пустить. "Нет, я сказал, что их четверо", - ответил тот.

Погрузили в Урал. Рядом были еще трое трехсотых с 13-го батальона. Получается, мы ехали в сторону Артемовска, а они - в нашу. Так все и попали. Выходит, никто не был предупрежден, что сепары перекрыли дорогу. Так попали на подвал к казакам.

- И что было там?

- Подвал был. Интервью на камеру нас спасло, мы так надеялись. Значит, думали, не пустят в расход.

- Фактически так и произошло

С 13-го батальона был один военный более старшего возраста, раненый. Я говорил ему, надо вставать, а то добьют. А после эти донские казаки набросились на всех как коршуны – тот шапку снимал, тот за ремень тянул, тот шевроны срывал, бушлат. Как банда, каждый что-то для себя хотел оторвать. Раздеребанили. Посадили в пикап и повезли. Сарычева отдельно, говорили, что прямо к Захарченко.

- Вы еще встречались с ним в плену?

- Да, после его к нам привезли. Посадили в подвал. Но куда он ездил, я не знаю. Сидели до 30 апреля, после нас с боем у казаков отбила местная "военная полиция".

- Казаки с вами о чем-то разговаривали?

- Допросы устраивали. Запомнил особенно 14 февраля 2015-го. В тот день понял, мне подарена еще одна жизнь, в расход не пустили. Тогда узнали, что я бывший военный. Думали, что по части ВСУ. Как не объяснял, что у меня офицерское спецзвание – тюремный работник, а в ВСУ – рядовой, старший солдат, как и было на срочке, не понимали. "Ты все лжешь, - говорили, - Давай рассказывай". Потом Сарычева вызвали как свидетеля, чтобы тот доказывал, кто я и что. А тот говорит: "Я его практически не знаю, я у них в 40-м недавно". Да, Сарычева с нами в Иловайске не было, был другой замполит, а на Дебальцево после реабилитации и ротации поставили его. Ответ казакам понравился: "О! Так ты, выходит, какой-то диверсант!?". А у них же о нашем батальоне слава была карателей.

Читайте также: Обмен пленными и реванш Путина

- То есть старший по званию, получается, сказал, что плохо Вас знает?

- Получается. И опят же мне казаки: "Давай рассказывай!". А что рассказывать? Допрашивали. Затем затянули меня в камеру, ребята оказали мне какую-то помощь, перемотали ногу, те дали или перекись, или йод, голову перемотали. Потом на утро пришли - посмотрели, живой я или нет - добивать или нет. Не добили. Других разговоров между нами не было. Они просто себя чувствовали хозяевами, баронами.

- В каком населенном пункте вас удерживали?

- Говорили, в Донецке, мы же не знали. Нас как котов в мешке привезли, выгрузили в подвал, где окон не было, где-то под фундаментом находились. В то время мы сидели уже с двумя танкистами, взятыми в плен под Спартаком - Ванькой и Богданом (Иван Ляса освобожден 27 декабря, Богдан Пантюшенко до сих пор остается в плену. – Авт.). Потом в трубе около фундамента решили сделать какую-то дырку – вентиляцию, потому что англичанин, который с нами тоже находился, стал сознание терять – вставал и падал.

- Что случилось с Сарычевым, его же обменял Рубан накануне вашего перевода в подвал здания СБУ, 29 апреля 2015 года?

- Мне запомнилось, как он встает как-то утром с поддона, одевает берцы: "Вы как хотите, а я домой!". Мы не предали этим словам значение, думали, шутка. Когда же в этот день открываются двери и заходит чувак в кожанке, который меня ранее допрашивал, а он редко приходил, и говорит: "У меня что-то сегодня плохое настроение, мне хочется кого-то застрелить. Сарычев, пойдем". И больше мы его не видели.

- Давайте перейдем к событиям в Макеевке, куда вас всех перевели в колонию.

- Сейчас покажу справочку. Как там говорят, без бумажки – ты букашка, а с бумажкой – человек. Раньше я такие справки вручал осужденным, которые совершили преступление – кражи, торговали наркотиками, а теперь вот мне дали…

- Так что вас там "осудили"?

- Нет. "Справочку" мне вручили с нарушениями: ни серии, ни номера нет. "Филькина грамота".

- Можно подумать, с ними – не Филькина. Когда вам ее выдали?

- В сентябре.

- Вы догадывались, что из подвала вас могут перевезти в колонию?

- Никто не говорил, лишь когда мы выезжали на работы, то сепары, которые к нам стали хорошо относиться – минералку, мороженое даже покупали, некоторые предупреждали.

- Какие работы были?

- Разносторонние. Добровольно-принудительные. На "избушке" это они очень любили – мы им подметали, мыли кабинеты на КПП. Некоторые из них делали три круга по тому зданию, чтобы прийти за нами и привести к себе в кабинет – пособирать два бычка. Интеллекта – ноль.

- Вы были одним из тех пленных, кто пытался совершить побег, как это было?

- Согласно сепарской информации, до меня были побеги и удачные. Один мы на пару с парнем подготовили, но я отказался в последнюю минуту - рядом со мной был подчиненный, который мог после пострадать. А тот удачно убежал. Потом я подождал еще полгода, когда все успокоилось, наладил отношения для побега.

- Неудачного, так понимаю. На каком этапе остановили?

- Для побега мне надо было поменять деньги с российских на гривны. Договорился это сделать. Паспорт у меня уже был. Я ждал, что утром человек принесет, и можно будет стартовать. Но на следующее утро он приходит и говорит, что не поменял, передумал. Но в итоге тот, кто взялся помогать, пошел и сдал меня местным сепарам. Меня - под прицел. Сняли с работы, завели на подвал, потом кинули на другую работу. Я с нее вернулся и меня обыскали – нашли паспорт. Где взял? "Нарисовал", - отвечаю. А потом меня в "МГБ" вызывали, допрашивали…

- Вы раньше работали в заведении пенитенциарной службы Украины. Террористы об этом наверняка знали. Было ли какое-то к Вам особое отношение в макеевкой колонии?

- Что бы не произошло, обвиняли меня, мол, все происходит с моей подачи, так как я знаю "их систему". Поэтому большую часть времени меня прятали в одиночке.

- Как долго?

- Первый раз шесть месяцев. Потом три дня. Но тогда меня вообще скинули к сепарам.

- Как это?

- Наш этаж был третий, а на втором сидели их зеки нарушители. И я рядом с ними. Тогда сказали, что жалоба пришла, мол, нам не оказывается медпомощь. Доктор сразу прибежал, заявил, что это я всех подбил ее писать. Никого не интересовало, что я ни имел к той жалобе отношения, что она пришла отсюда, что от имени, кажется, 27 людей. Думал, сидеть мне там долго. Но через два дня приехать должна была их главный медик, и к ее приезду меня подняли на этаж к ребятам. В одиночку. Там я еще два месяца просидел. Потом меня уже стали к телевизору водить. И тут пришли посылки от родных через Красный Крест. Многие увидели, что в коробках не хватает чего-то - кто-то кроссовки не нашел, сигареты, стали возмущаться. Как раз тогда нам вдруг сообщили, что купить нельзя. Как это нельзя? Даже по зоновским понятиям и мивину можно, и курить. И вот все собрались смотреть телевизор, а вместо того стали администрации претензии предъявлять. Спросили в результате, что вы хотите взамен тех кроссовок. И началось: сигареты, чай… Я стоял и молчал, сказал: только не вмешивайте меня, я тут не при чем, потому что снова крайним окажусь. Так оно и получилось. Уехал я еще на два месяца в одиночку. До того времени как нам стали бросать эту "собаку-подозреваку" – постановления, так называемой прокуратуры. Я сидел в одиночке, перестал даже разговаривать, к дверям только подходили посмотреть, живой я или нет, и еду еще давали. Батюшка приезжал, предлагал исповедоваться. Молчал. Хотя вроде и наш, украинец. Может, и надо было бы, но я сомневался. Тем более за его спиной стояли наблюдатели, смотрели, какие будут мои действия. А я держался на расстоянии, чтобы не подумали, что я мог что-то передать. Потом меня перевели обратно к ребятам.

Читайте также: Освобождение пленных как опасный и многоходовой план Москвы

- А казалось, что вы все время были с ними – и когда Савченко к вам приезжала или российские журналисты.

- Так получалось. Но когда представители ООН были или Фриш (Тони Фриш, координатор ОБСЕ в Минске – Авт.), то я сидел в одиночке. Помню, как Фиона Фрейзер (председатель Мониторинговой миссии ООН по правам человека в Украине, - Авт) с таким русским акцентом у меня спросила, сколько я сижу? На тот момент уже было три месяца. Поинтересовалась, чем мне помочь лично? А чем она могла?

- Ничего не попросили?

- Нет.

- На фото, которые выложила в сеть Надежда Савченко в январе 2017 года, Вы одеты в синий костюм с гербом Украины...

- Да есть такой. И на обмен я его надел, и на прогулки в нем ходил, и по колонии к стоматологу тоже.

- Разрешали?

- Бурчали поначалу в спину: "По Украине в костюме "ДНР", наверное, никто бы не прошелся". Конечно, я же у себя в Украине, за границу никуда не ехал, хожу так, как хочу.

- Где вы его взяли?

- На СБУ нашли, когда убирать ходили. Отдельно штаны, отдельно кофту. Собрал и принципиально надевал.

- Можете рассказать, как встретили Савченко?

- В шоке были, конечно. Обнадежила, что скоро обмен будет. Тогда я задал вопрос начальнику колонии про кипятильник. У меня другой возможности не было, чтобы попросить, холодно в камерах было. И горячую воду нам давали только три раза в сутки. И кто знает, кипела она или нет.

- Помогло обращение?

- Нет. Но мне тогда понравилась фраза начальника колонии, который сказал, что у них запрещено. Тогда Савченко сказала: "А в России можно". Тот ответил: "Так мы уже не Россия". А она ему: "Это хорошо, что вы уже не Россия". Переобулись, значит.

- Можете сказать, какой был распорядок в колонии, когда вы не сидели в одиночной камере?

- Со мной в камере был мой земляк и подчиненный, с которым я попал в плен, и еще один разговорчивый парень, с которым весело было. Сначала они меня веселили, я с ними собирал кукушки, приводили меня в чувства после одиночки. А на прогулках просили, чтобы я молчал, администрацию не трогал.

- На прогулки каждый день водили?

- До подозрения были по два часа. И два часа телевизора.

- Была возможность со всеми встречаться?

- Да. В одно помещение нас загоняли, закрывали двери, и мы смотрели телевизор – любой канал. А потом когда подозрение нам подарили – мне на 18 сентября, как раз в день рождения, то забрали у нас телевизор и время прогулок сократили до часа. На двери повесили листок с правами и обязанностями. С указанием законов Украины.

- То есть как бы поменяли "процессуальный статус"?

- Мы уже считались не военнопленными, а подследственными.

- На допросы вызывали?

- Нет, ничего такого не было. Прикрытие себе, думали, сделают. Я стал подозревать, что Украина начала шевелиться. Так потом и получилось… Но кого-то обменяли, а кто-то остался…

- Когда узнали, что вас решили обменять?

- Накануне вечером перед обходом думал, что всем сказали. А потом оказалось, что четверо наших остаются.

- После обмена они остались в колонии?

- Не понятно. Ходили слухи, что их в СИЗО могут перевести.

- Какое психологическое состояние у них?

- Сложное, я бы так сказал.

- Сколько их там?

- Шестеро. Четверо военных – Глондарь, Кореньков, Пантюшенко и Совков, и двое, как они себя называют, волонтеров – Поляков из Днепропетровска и Твердой из Запорожской области.

- Совков недавно в колонии?

- Да, его привезли, когда я последний раз еще в одиночке был.

- Кому из них тяжелее?

- Даже не знаю. Всем. Роман Совков на нервной почве очень тяжелый. У него повышенный сахар нашли. Он резко худеть стал. В санчасть не обращался. Потом практически перестал вставать, хлопцы начали бить тревогу, пришли медики, на носилках вывезли его в санчасть. Анализы показали высокий сахар. И я слышал, что говорили главному в медсанчасти, что пока его не вылечат, на обмен не отдадут. Но тот его вылечить не может. Романа надо вытягивать и быстрее. Я об этом Порошенко сказал.

- В интернете есть фотография, на который Вы, Лазаренко и Кириченко разговариваете с президентом? О чем был разговор?

- О пацанах говорили. Он спросил, какой у них там дух. Мы ему так и сказали: стоит на них надавить и все, сломаются, потеряют веру в освобождение. Надо всех и быстро вытягивать.

- Как вам кажется, вас услышал главнокомандующий?

- Кажется, да. Сначала им много не надо – телевизор и сладкого к Новому году, чтобы была хоть искорка чего-то приятного, чтобы чувствовали, что мы не забываем о них. Потом в самолете, когда рядом сидели с Ириной Геращенко и Петром Порошенко, я снова поднял вопрос. Надеюсь, они не забудут свое обещание – всех освободить.

- Какими вы увидели людей, которые работают на "ДНР", в частности в колонии?

- Я у них спрашивал, что их держит – зарплата или еще что-то. Мне говорили, что им лучше стало, другим ребятам, что хуже. Конечно, прямо не жаловались, что плохо живется в "молодой республике", а вспоминали, что не купишь то или другое… Кажется, они тупо остались там работать, потому что всегда там работали, может, побоялись менять место жительства. У меня был период, когда я в колонии работал, и сложно было решиться на шаг – пойти на пенсию. На гражданке ты же должен стать другим человеком. И, может, они побоялись перейти эту грань. Они привыкли, что каждый день одно и то же. Их ущемляют, бьют по голове, они головы нагибают – больно, но все равно выходят на эту роботу.

- Правда, что вас россияне поначалу охраняли, поэтому и связь никак не могли родные с вами наладить?

- Охраняли представители "МГБ". Дежурил кто-то один постоянно, контролировал.

- У кого-то можно было телефон попросить, чтобы родным позвонить?

- Нет, а особенно мне, я же у них под особым контролем.

- Сколько раз за время пребывания в Макеевке Вам говорили, что готовится обмен?

- Один раз подошел охранник и сказал, чтобы я собирал вещи. Все подумали – обмен. Но когда открыли двери, то услышал: "а вещи оставь", понял, что это никакой не обмен. Привели к Рубану, сказали, передать родным привет. Но я уже был без настроения.

- Больше не было?

- На "избушке" у других бывало. Некоторых даже на блокпост вывозили. Морозова даже говорила охранникам переодеваться в гражданку, выходить, изображая из себя пленных, и отказываться ехать на ту сторону. Но никого не меняли, в том числе и меня. И я подозревал, почему.

- Почему?

- За активную деятельность родных тут. Мне почему-то так казалось.

- И что просили родных – не организовывать акции под Администрацией президента?

- Писал такое.

- Пытались террористы привлечь Вас на свою сторону?

- Да.

- Как?

- Сразу как привезли на "избушку", рассказывали, какие они хорошие, что молодое государство. Сказал, подумаю над сказанным. Никак не мог согласиться, но и отказаться резко тоже. Потом на работы когда ездили, сепары говорили идти к ним. Подозреваю, если бы согласились, нас бы выпустили.

- Психологически давили?

- Это выражалось в отношении к нам "администрации". Когда мы ехали на обмен, то меня на одном из этапов посадили в воронок с местными, которые содержались в колонии. Начинаем общаться – туда-сюда, и тут они достают пакет со словами: "Мы слышали, что вы там сидите в худших условиях, поэтому собрали для вас тормозок". Мы отказывались, а они настаивали, что специально для нас все это брали.

- Среди вас были люди, которые, так сказать, пошли на сотрудничество?

- До последнего момента таких было двое. Они захотели остаться на той стороне. Один постоянно такое желание выражал, потому что местный.

- Айсина из "Айдара" имеете в виду?

- Да. С его подачи мне попадало много "сюрпризов".

- Тем ни менее его и другого поменяли?

- Да, Айсин сейчас к гражданским притерся, в Феофании. Другой – вон, в соседней палате.

Разговаривала Татьяна Катриченко, фото – Виктор Ковальчук

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред