Отец заложника террористов Сергей Кодьман: "Пленными сегодня торгуют обе стороны"

15 мая должна состояться очередная встреча Трехсторонней группы по урегулированию конфликта на Донбассе и его гуманитарной подгруппы в Минске. На нее украинская сторона повезет результаты верификации граждан, которые отказываются от перемещения на территорию отдельных районов Донецкой и Луганской областей в рамках обмена заложниками, подконтрольную террористам. Еще до их оглашения сторона террористов уже заявила, что Украина сорвала этот процесс.

Тем не менее, результатов очередного Минска с нетерпением ждут родственники всех заложников террористов на Донбассе. Среди них отец тернополянина Алексея Кодьмана — Сергей.

Его сын вместе с побратимами Василием Гулько из Тернополя и Николаем Иовом из Бердянска попали в руки боевиков 12 ноября 2015 года в районе Павлополя под Мариуполем. После 9 месяцев, проведенных в подвалах бывшего здания донецкого СБУ, Алексея и других перевели в Западную исправительную колонию №97 Макеевки. С тех пор семья потеряла связь с ним. За одиннадцать месяцев родные получили лишь несколько писем.

ЧИТАЙТА ТАКЖЕ: Письма из Макеевской колонии: о чем пишут украинские военные из плена боевиков?

Все это время фамилия Алексея Кодьмана находится в так называемых списках на обмен. Предпринимались даже попытки его обменять, но операции то и дело срывались.

— Как Ваш сын оказался в зоне АТО?

— В феврале 2015-го его мобилизовали, несколько месяцев находился в учебке — на полигоне в Яворове. Затем был в Днепре. А в мае 2015 года Алексей уже находился в зоне АТО. 12 ноября при выполнении боевого задания три человека, в том числе и Алексей, попали в плен. Это был четверг, 11 часов утра.

— Как узнали, что сын в плену?

— Я в то время был в Москве. Мне позвонила дочь. А она узнала от волонтеров. Я сразу стал искать людей, которые бы смогли рассказать, в каком он состоянии. В субботу (14 ноября. — Ред.) утром мне сказали, что живой, но сильно избит. Тогда же я знал, что Алексея содержат отдельно от всех остальных пленных.

— Кто его избил?

— Когда ребят брали в плен, избили всех. Позже узнали, что в одиночной камере Алексей сидел до конца декабря 2015-го. Первая возможность у него позвонить нам появилась 23 декабря.

— В декабре того года Вы ездили за сыном лично в Донецк. Почему вернулись без него?

— Мне не удалось ни с кем договориться, чтобы его забрать. Я даже записался на "прием" к Кононову (Владимир Кононов, "министр обороны" самопровозглашенной ДНР. — Авт.). Перед самым Рождеством был у него часа два. Он рассказывал мне, что если украинская армия пойдет в наступление, то они там всех расстреляют. Я долго об этом не говорил вслух. Но на встрече с депутатами я озвучил свой вопрос: если это случится, то к кому мне обращаться?.. Когда разговор с Кононовым был окончен, тот у меня спросил: "А с сыном то хочешь увидеться?" И устроил нам встречу на 20 минут.

— О чем говорили?

— Вроде о многом, но, когда я вышел от него, подумал, что ни о чем так и не поговорили… Сказал, что все у него нормально, кормят их, не бьют. На нем побоев видно не было, прошло уже два месяца. Правда, на лбу была вмятина, которой раньше не было. Мне казалось, что у него еще и ребра сломаны, поэтому, когда прощался, сильно обнял его — реакции не было.

— После поездки в Донецк у Вас были контакты с той стороной, возможно, на кого-то из террористов предлагали поменять Алексея?

— Буквально через несколько дней, как они попали в плен, к родителям всех троих через соцсети пришло сообщение, что с той стороны хотят обменять наших сыновей. Сказали, в Запорожской области есть некая Александра Андриенко, мать двоих детей, которой дали, кажется, пять лет лишения свободы. Мы эту информацию передали в СБУ. Но Центр по освобождению пленных как-то вяло общался о возможном обмене, вскоре и вообще перестал. Но та сторона явно была заинтересована в освобождении той женщины.

Кстати, как я попал на прием к Кононову? С первого раза он меня не хотел принимать. Так я сказал, что ко мне обратились с предложением возможного обмена наших ребят на эту самую Андриенко. А у нее фамилия раньше была Кононова. Тогда тот уже принял. После моей поездки та сторона еще до конца апреля переписывалась с нами об обмене.

Андриенко — это, кажется, женщина с позывным "Сахара", которую наша сторона передала террористам накануне Нового года в составе группы из 15 человек? О ней российская пресса писала, как о "разведчице ДНР".

Да, просто отдали. Хотя за нее, если бы тут кто-то проработал, можно было забрать наших ребят. Я думал, что в СБУ хотят освобождения, но оказалось, что переговоры велись только до Нового года, затем, с их слов, та сторона перестала общаться. Как так перестала, если с нами еще три месяца разговаривала? Затем были еще предложения об обмене. Но все они ни к чему не привели.

— Вы спрашивали у представителей СБУ, почему так получилось с "Сахарой"?

— Спрашивал у Юрия Тандита, Ирины Геращенко, Юрия Качанова (советника главы СБУ, представителя Украины в Минске, руководителя Объединенного центра при СБУ об освобождении незаконно удерживаемых лиц. — Авт.). Все они не смогли дать внятный ответ. 29 марта 2016 года Алексея, Колодия, Гулько и еще одного пленного вывозили на блокпост якобы для обмена. Как только услышал эту информацию от сына, то стал спрашивать, почему снова сорвалось? Алексей подтвердил, что их вывозили, на блокпосте держали полтора часа, сказали, что за ними никто не приехал, потому что они никому не нужны, кинули в машину и отвезли в Донецк. После этого я пошел к Качанову и спросил, как такое могло произойти. Тот подтвердил, что такая ситуация была и объяснил, мол, они нас поставили в такие условия, что мы не успели. В январе этот же вопрос я задал Тандиту. Но тот опять ничего не смог объяснить. Такое впечатление, что у них десять тысяч пленных, и со всеми разобраться не могут.

Как бы я поступил на их месте? Пригласил бы родственников всех ребят, сел бы с ними за стол, рассказал бы, что к чему. А то нам никто ничего не говорит никогда…

— Как бы Вы поступили, если бы появилось предложение присоединиться к процессу обмена?

— Сегодня?

— Да.

Я озвучу. Но это радикальная мера. Я не понимаю, почему просто так отпускают тех людей, которые отсидели свой короткий срок в тюрьмах? Сейчас же в списках на обмен около 250 человек, которые не хотят возвращаться на ту сторону, и бо́льшая половина из них уже на свободе. Я бы их не отпускал. Украина же должна показать зубы! Я бы отправил их в какие-то трудовые лагеря. Сделал бы пребывание там частью наказания. Пусть работают на государство! Мы между собой говорим, что еще год-полтора пройдет, и Украина всех отпустит, так и не на кого будет менять.

— Я думаю, в ответ на такие предложения Вы услышите, что Украина — правовое государство, так в нем поступать не могут. А если реально, то как можем сделать в вопросе освобождения?

— Все говорят, что работают. Но результата нет. Вы говорите, что мы правовое государство. Так у нас есть парламент, пусть принимает соответствующий закон.

— Сейчас ребята находятся в Макеевской колонии. Вы не знали долгое время, что их туда перевели. Они изолированы от внешнего мира. Скажите, факт ужесточения условий содержания как-то влияет на ускорение процесса переговоров?

— Последний обмен был в сентябре 2016 года. Тогда террористы обменяли двоих. Затем они отдали двух женщин — судью и журналистку, после "киборга" Тараса Колодия. Но обменов, о которых договорились бы в Минске, давно не было. И я не могу сказать, что наша сторона не работает. Они ездят в Минск, но безрезультатно. Мы бы хотели, чтобы над группой переговорщиков был контроль, чтобы кто-то с них регулярно спрашивал. Возможно, это сделала бы какая-то комиссия при ВР. Они могли бы спрашивать, с чем поехали в Минск и что привезли.

И вообще, вопрос обмена пленными должен выноситься с политического уровня на гуманитарный. Пленными сегодня торгуют обе стороны, если так сказать по-простому.

— Как Вам кажется, какая цена сейчас пленных?

— Те хотят амнистию, выборы на своих условиях, наши — на своих. То есть наши ребята дважды заложники.

— Осенью родственники пленных встречались с президентом Петром Порошенко. Как Вам кажется, была ли та встреча важной, и хотели бы новой встречи с ним?

— Да, мы хотим новой встречи с президентом. Мы бы от него и в его присутствии хотели бы услышать, что было сделано за этот период. Тогда Порошенко нам говорил, что спит и думает, как освободить наших ребят.

— О чем бы Вы сейчас спросили Президента?

— Какого результата достигли с сентября 2016 года? Его нет, процесс зашел в какой-то тупик и вакуум. Мы даже поговорить с сыновьями не можем, передачу им передать. Недавно пришло письмо от Алексея, датированное 4-м апреля. Получили мы его только 5-го мая. К тому моменту им передали две передачи: первую привез Владимир Рубан накануне Нового года, вторую — Надежда Савченко в январе. Куда дели остальные передачи, которые мы передавали через Международный Красный крест, волонтеров, непонятно. Геращенко нам сказала, что государство не может передавать передачи на неконтролируемую территорию.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Стоп-обмен: почему не освобождают последнего "киборга" Донецкого аэропорта?

— Кто передает письма?

— Два раза Качанов привозил из Минска. На 15 мая мы готовим снова письма.

— О чем пишет Алексей?

— Знаете, могу сказать, что из писем заметно, что ребята разочаровываются. Алексей пишет: "Я понял, что нам тут долго сидеть. Наше государство о нас не думает". Раньше они все тоже об этом писали. Но сейчас читается между строк, что упали духом. Нам же постоянно обещают, что обмен состоится к очередной дате. Если раньше нам говорили то у посольства постоять с плакатами, то письма иностранцам написать, то теперь — тупик. Нам представители Украины в Минске то и дело говорят: с нами никто не хочет разговаривать. Так что делать? Как говорят, если папа с мамой поссорились и не хотят мириться, то ищут человека, который их помирит. А если так и дальше продолжать, то никогда ничего не получится. Мы встречались с президентом Международного Красного Креста. И что? Он тоже говорил, что их не допускают, что у них есть наработки. Но не срабатывают они.

— Так что надо делать?

— Во-первых, отделить политическую и гуманитарную составляющую минского процесса. Во-вторых, добавить в переговорный процесс людей, с которыми все будут разговаривать. Я не говорю, что поменять весь нынешний состав, а добавить. Ведь если с этим составом никто не разговаривает, то зачем ездить в Минск, чтобы посмотреть друг на друга? В-третьих, для решения вопроса освобождения Украине надо занимать более жесткую позицию. Простой пример: в Макеевскую колонию их перевели 21 июня, а ребята еще в апреле-мае говорили нам, что такая вероятность существует. Все в один голос повторяли: нас будут переводить в СИЗО и судить. Мы сразу пошли в СБУ. Там сказали: у нас такой информации нет, и никуда их переводить не будут. Тем более судить, потому что это не правовое государство. В итоге их в СИЗО перевели, изолировали, сделали все для обработки и подготовки к суду. И будет суд, если его еще не было. Мы же не знаем.

— Что меняет суд?

— Думаю, они обрабатывают там ребят, чтобы потом на показательном суде некоторые признали свою вину и заявили, что видят, какая "республика" хорошая, что там хотят мира, что сейчас продолжается гражданская война — пошел брат на брата. Я думаю, их так крепко всех обрабатывают.

— О чем будут говорить в Минске 15 мая?

— Наверное, результаты верификации будут передавать — списки людей, кто не хочет возвращаться на ту сторону. Но мы понимаем, что дела не будет. Морозова (Дарья Морозова, "омбудсмен" ДНР. — Ред.) уже сообщила, что Украина там что-то срывает. Мол, Украина не допускает к тем, кто уже был освобожден. Думаю, сейчас просто тянут время. Для чего? Не знаю.

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред