Освобожденная из плена Галина Гаевая: Я была шпионом враждебного иностранного государства, работая на ВСУ

Галина Гаевая – старшая медсестра из Докучаевска Донецкой области. Работала в родильном отделении городской больницы 36 лет, из них два года во время оккупации. Белый халат пришлось снять осенью 2016-го, в день, когда в сестринскую пришли двое террористов "ДНР" и "арестовали" ее, обвинив в шпионаже в пользу Украины.

Освободить женщину удалось лишь спустя год и три месяца - 27 декабря 2017 года в результате большого обмена.

Сегодня Галина не отрицает, что передавала нужную СБУ информацию с оккупированных территорий, и ни о чем не жалеет. "Всегда считала, моя Родина – все для меня. Если пойти против нее, означает – продать", - говорит она и вспоминает, с какой интонацией называли ее террористы "укропкой". О чем не хочет вспоминать, так это о пережитом в первые месяцы после так называемого ареста. И не столько свою историю, сколько истории тех, кто был рядом, кому ей как медсестре приходилось оказывать первую медицинскую помощь.

С Галиной мы договариваемся о встрече в больнице "Феофания". Там она, как и еще несколько десятков освобожденных из застенок Донецка и Луганска, проходят обследование. Гаевая ни на что не жалуется и ничего не просит, хотя и понимает, что ее дом остался там, за линей разграничения, а тут идти, по большому счету, некуда.

- Как давно Вы работали в родильном отделении в Докучаевске?

- С июля 1980 года и до последнего дня, пока не арестовали. Доработалась.

- С началом событий на Донбассе, возможно, думали над тем, чтобы переехать с оккупированных территорий?

- Дети уехали, конечно. А как я уеду, если моей маме почти 80 лет. Как я брошу ее? И у мужа родная тетка одинокая – мы за ней присматривали, и мы ее похоронили в конце 2015 года. Кроме того, я владела какой-то информацией, работая в больнице, которая была нужна Украине.

- То есть Вы не отрицаете, что передавали данные о ситуации на оккупированной территории нашим компетентным органам?

- Нет, конечно. Я действительно имела доступ к такой информации, которую террористы скрывали. Например, у нас лечились русские.

- Граждане России?

- Да. Это не просто граждане. Это были кадровые военные российской армии. Я даже фамилию одного из них помню (делает паузу,вспоминает). Александр Набиев. Он из Амурской области. Офицер. Парню оторвало ногу. Он пошел в разведку и подорвался на растяжке. Все время переживал, что маме скажет, что будет делать – собирался же служить. Говорил: "я же военный, ничего делать больше не умею".

- Молодой?

- 33-34 года. Красивый молодой человек. Видно, что не вот эти бродяги "днровцы", которые ходили в драных носках, резиновых шлепанцах или сапогах. Этот был в форме, на нем чистые носки, белоснежная майка… Что там говорить.

- Получается, его мама не знала, где сын находится?

- Она знала, служит, но не знала, что на Донбассе. И не один он такой был.

- Из офицеров?

- И рядовые были. Но у всех этих рядовых забирали документы. И когда такой поступал к нам с ранением, к нему приходили и говорили, что он уже не служит, со вчерашнего дня – уволили. Когда человек уже без ноги или руки. Тот кричал: "Как не служу, как?". А вот так получается. Там такая практика была.

- Вы работали в родильном отделении, почему в него отправляли раненых?

- У нас как был роддом, так и остался. Но кроме этого у нас действовала отдельная операционная, перевязочное отделение, работали анестезиологи, которые обслуживали всю больницу. Все происходило на глазах.

- Было время, когда раненых поступало больше, а когда меньше?

- Когда велись активные боевые действия, привозили по пять-шесть человек одновременно. И все тяжелые. С ампутацией. В терапию тоже поступали. Но в основном местные и те, кто служил по контракту, с алкогольным или наркотическим отравлением. Среди них – буряты, мордвины.

Читайте также: Военнопленный Николай Герасименко: "В колонии меня прятали в одиночке, перестал даже разговаривать"

- Паспорта граждан РФ своими глазами видели?

- Нет. У них не было паспортов. Были какие-то местные бумажки. Но в разговорах они подтверждали, откуда приехали. Кто-то служил во "французском легионе", кто-то еще где-то. Были псковские десантники. Они такие деловые, в беретах, с флагом. А вокруг во всю технику вмонтирован русских флаг.

- Это Вы на улицах Докучаевска видели?

- Они жили возле нашей больницы, в профилактории.

- Когда?

- Летом 2015 года. До того, после Иловайска заехали российские войска, покрутились и уехали. Остались только те, кого называли наемниками.

Благодаря плену я узнала еще больше. Что в "МГБ" каждым (!) кабинетом, где сидит следователь, заведует русский куратор. Каждый адвокат ездит отчитываться за проделанную работу в Ростов. У них там координационный центр. Сами местные – никто и ничто. Даже на той базе, где меня удерживали, сидели русские. Конкретно я видела русского офицера Сашу Трудненко. Его посадили якобы за то, что он продавал оружие. И там он был не один. Их было много.

- Задержанные?

- Как в тюрьме! И для них условия были более жесткими, чем для нас - на улицу не выводили, не кормили, все время были закрыты в помещении, в подвале, где держали их как скот. Периодически еще били. И русских среди них было много.

- Наемники, как Вы говорите?

- Сашка был кадровым офицером. Кто-то в их бригаде продавал оружие, потом сделали так, что он оказался к этому причастен. Думаю, решили, что этих русских надо изолировать, вот их и сажают. Теперь там не столько сидят такие как мы, политические, сколько русские и "днровцы". Двести казаков судят…

- Которых разбили еще весной 2015 года?

- Да. Как тут можно понять, что там творится.

- Как вас "арестовали"?

- Приехали на работу и забрали. Пришли два человека, якобы, "опера МГБ".

- Когда это произошло?

- 14 октября 2016 года. В плену я была год и почти три месяца.

- В чем обвиняли?

- Шпионаж. Я была "шпион враждебного иностранного государства, которая работала на ВСУ в Волновахе, Мариуполе, временно подконтрольных украинской армии". Вот так! Я им говорю: "Вам самим не смешно это писать, что вы такое пишите?".

- "Арестовывали" вас местные, донецкие?

- Да. Раньше они были никем, у них даже образования не было, только поступили учиться в какую-то местную "школу милиции".

- Что говорили во время "допроса"?

- Они мне сразу: "Щира українка?". А я говорю: "Да, я щира українка, и с этим ничего не сделаешь". "Вы считаете, Донецк – это Украина?", - продолжают. Отвечаю: "Да, я считаю, что Донецк – это Украина! Все эти банды, формирования – батька Махно. Вы мне покажете свои паспорта "днровские"? Нет. Так вы тоже, выходит, украинцы? Так какие ко мне вопросы? Почему вы где живете, там и срете?" (просит прощение за это слово). Они же обворовывают дома, квартиры, поселяют в них жить своих военных. Машины поотжимали у людей. Почти у всех, у кого были хорошие, забрали. У нас был единственный в Украине завод, где вырабатывали инертную пыль для забивки проходов в шахтах, чтобы не было осадки. С него вывезли все, даже рельсы.

А бывает, станут в одном конце города и стреляют в другой. А потом кричат: "Ой, Украина!". А журналисты телеканалов "Лайфньюс" и "Россия-24" идут по городу и спрашивают конкретный адрес. Подсказывают им. Не успели эти корреспонденты дойти, как в ту точку прилетают снаряды. То есть, они заранее знают адрес.

- Это знакомые рассказывали?

- Почему знакомые? Мы все это видели!

- Наивные вопросы задаю, да?

- Но журналисты же аккуратно идут. Знают, что и в них может попасть случайно. Потом кричат: "Вот – Украина!". А стреляли же из-за угла. Это очевидно. Все вокруг понимают. А говорят только такие дураки, как я.

- Кому именно Вы передавали информацию с украинской стороны?

- В Волновахе СБУ.

- По телефону?

- И по телефону, и лично, когда выезжала. Рассказывала то, что их интересовало.

- Материалы своего "дела" видели? У Вас, наверное, и "адвокат" был?

- Конечно, Шишкина. Одна на всех политических назначенная.

- Так что в "деле" было написано?

- Ничего такого. Они понимали, что пишут бред. Что за такое даже не имеют права людей садить. Ничего абсолютно доказать не могли.

- "Свидетели" были?

- Никого не было.

- Но Вас же "судили"?

- Да. Дали десять лет. Но свидетелей не было.

Читайте также: Обмен пленными и реванш Путина

- Как "процесс" проходил?

- Присутствовала я, те, кто называл себя адвокатом, прокурором и тремя судьями. Они сами читали, что там сочинили. Потом в конце у меня спросили: "Вы себя считаете гражданкой Украины?". Я ответила, конечно. "А Донецк?", - переспрашивают. "Донецк – это Украина", - в который раз повторила я. "Вы в этом уверены?", - уточняют. "Уверена. Скоро будете уверены и вы", - сказала я. На моем суде были представители ООН, дети добились. Сторона Донецка не подтверждала, что они меня удерживают у себя.

- А как так вышло, что Вы попали в список на обмен?

- В сентябре 2017 года меня отвезли в СИЗО. До этого 11 месяцев я была на базе "Изоляции" (речь идет о бывшем заводе по производству изоляционных материалов на окраине Донецка, - Авт.). Там никакой связи не было – ни телевидения, ни радио, ни телефонов. Нас удерживали в заводских помещениях, оборудованных под камеры. И туда никто не мог приехать, кроме этих "оперов", которые меня арестовали. Даже передачи они привозили. А когда уже перевезли в СИЗО, у меня появился доступ к связи – у девочек, которые там сидят, были телефоны. Тогда я смогла отправить сыну "обвинительный акт", предварительно сфотографировав первую и последнюю страницы. После приговора сделали то же самое. И в ООН подтвердили, что я нахожусь в Донецке. Но, несмотря на все это, киевское СБУ моим родным говорило, что та сторона не подтверждает меня. И только когда в Минске ей показали тот самый "обвинительный" акт и "приговор", моим детям лично позвонила Морозова, и сказала, что посылает подтверждение в Киев, что я есть. Это произошло уже в начале ноября 2017 года.

- До этого Ваша фамилия числилась в списке неподтвержденных?

- Получается так. Они еще и не подтверждали, потому что эта Шишкина очень хотела, чтобы ей заплатили деньги. Но ей и так мой сын отдал 500 долларов. Даже не знаю, почему. Потом ко мне приехал мой "опер" и говорил, мол, вы Шишкиной еще должны 500 долларов. И судьям надо дать тысячу долларов. С чего это? За то, что меня судят? Я позвонила сыну, сказала, чтобы он ни в коем случае ничего подобного не делал – никому и ничего не давал, что деньги сейчас ни на что не влияют. Тогда они поняли, денег больше не дождутся, подтвердили меня. Как внесли в эти списки, сказать не могу.

- Можете рассказать о том месте, которое было оборудовано как СИЗО, на бывшем заводе?

- Это как тюрьма. Комнаты оборудованы под камеры. Подобных тюрем по Донецку штук пять точно. На бывших разбитых заводах, фабриках, больше за городом. Там не только были пленные, в ангарах стояло много техники. Правда, за те одиннадцать месяцев, что я там была, она никуда не выезжала. А людей? Сначала было человек двадцать. Потом стало больше. Когда я уезжала - уже 55 человек. Из них наших украинских, так сказать, было около двадцати. И поменяли оттуда всего четверых – меня, Лешу Голикова, Сашу Арбузова, Лешу Кускова.

- Сколько людей по приблизительным подсчетам там осталось?

- Много. И в СИЗО тоже.

- Больше, чем указано в списках, которыми оперируют в Минске?

- Я же не знаю, сколько в списках на обмен.

- До обмена 27 декабря, по данным СБУ, террористами в ОРДЛО удерживалось 170 человек, местонахождение 97 из них было установлено.

- В общем, из тех, кого я знаю, на базе осталось семь человек, среди которых Игорь Кулиш (жителя Горловки Игоря Кулиша задержали вместе с освобожденным ныне Алексеем Голиковым, обвинив в диверсиях, мол они "пытались подорвать высокопоставленного армейского офицера "ДНР", - Авт.). На СИЗО еще столько же женщин. Есть и осужденные. Во всем Донецке наших не то что двадцать человек гражданских, а все триста. Если не больше.

- Почему Вас освободили, получается, в числе немногих?

- Потому что мои дети были активными. И в Брюссель писали письма, и в Германию, и в Россию в организации по защите прав человека. И все равно пока Путин не дал команду, ничего не произошло. И потом еще он говорит, что их там нет, и никакого влияния он на них не имеет. Мы так и думали, что перед выборами Путин начнет какие-то свои политические игры.

- На заводе было холодно зимой?

- Нет. Здание принадлежало конторе. Оно отапливалось – был котел, даже водонагревательный бак. Зиму, конечно, очень плохо пережили. У нас были только матрасы, никакого постельного белья, одеял. Мне из дома халат теплый муж передал, так вот мы им как-то накрывались. И туалетов не было – выводили лишь утром и вечером. В остальное время – как хочешь. Уже весной сделали ремонт во всех камерах – установили унитазы и кондиционеры. А я им так и говорила, не для нас, укропов, делаете, а для себя готовите. "Хотя вы же понимаете, что кондиционер, если вы тут будете, я не включу. А то, что я появлюсь обязательно, не сомневайтесь", - говорю им (Галина от души смеется).

- И что ответили?

- Укропка! Я с ними всегда ругалась, у нас постоянные конфликты были из-за политических моментов. Они рассказывают, что в Украине все плохо, что Украину вообще Ленин придумал. А я им говорю: "Подождите, кто Лесю Украинку придумал, кто Шевченко? Да и вообще, кто их московию придумал? Не знают историю Украины. Ладно! Так вы бы хоть историю России учили. Что такое Останкинская башня, знаете?". Говорю: "Юра, иди почитай в интернете, а завтра придешь, расскажешь", - говорю украинскому офицеру, который пошел служить в "ДНР". Он мне про телевидение, а я ему о том, что их останкинскую телебашню построили на останках людей - всю жизнь там была тюрьма.

- Русские Вас допрашивали?

- Да, сразу после ареста. Зовут его Славик. Потом он приезжал на ту базу "Изоляции", спрашивал, мол, Галина, вы меня узнали? Смотрю на него, думаю, соврать или нет. Говорю, узнала. "Вы ж понимаете, ничего личного, работа", - отвечает. А я ему: "А тебе не хотелось бы, Славик, поехать и поработать у себя дома?" "Ну ладно, давайте не будем об этом", - сказал он. Думаю, все понимал. Они все понимали, просто приехали сюда пожить, нажиться – целые грузовики увозили в Россию со стиральными машинами, телевизорами.

- Приходилось ли Вам, медицинскому работнику, оказывать помощь людям, которые, как и Вы, находились в руках террористов?

- Конечно. Правда, в месте, где меня содержали первые одиннадцать месяцев, был доктор. Он – русский. Никакой помощи не оказывал. Даже названия препаратов путал. Я ему говорю, что у него есть хорошее обезболивающее средство - целебрекс, а он отвечает, мол, оно для мозгов. После тот врач с таблетками пропал. А ко мне бегали за лекарствами – то один побитый лежит, то другой.

Читайте также: Освобождение пленных как опасный и многоходовой план Москвы

- Откуда у Вас лекарства были?

- Мне передавали из дома. Я просила мужа. Вот и пригодились – и обезболивающие, и сердечные.

- Чем содержание в СИЗО отличалось от содержания в "Изоляции?

- На той базе относительно чисто было, пру**ки не бегали. Мы сами убирали, старались поддерживать чистоту. А в СИЗО тараканов тьма. Как мы их только не травили! Зато там было психологически спокойнее. Я знала, что не услышу криков задержанных, которые приходилось слышать на базе. После десяти часов закрывали камеру и до шести мы знали, что никто не придет. Утро начиналось с проверки, затем приносили завтрак и хлеб, после - обход старшей. Она была женщина в возрасте. Видно, знала, что мы идем на обмен, за нами очень смотрела, чтобы ничего не приключилось. С нами же сидели убийцы – восемь человек: та бабушку убила, та мужа зарезала, двойное убийство – 123 раза ножом. Уголовники. Но тем ни менее там, за решеткой, мы с ними находили общий язык. Валя первая пришла к ним (Валентина Бучок, сотрудница ДТЭК, задержанная за "шпионаж", освобождена 27 декабря 2017-го, - Авт.), у нее были небольшие проблемы в коммуникации. Но потом прижились – они поняли, что мы такие же люди, как и они. Они сели при Украине и сидят там до сих пор. В СИЗО никто ни разу не назвал "укропом".

- Как узнали, что будет обмен?

- Вечером за два дня сказали написать заявление, что претензий мы к СИЗО не имеем. На следующий день указали попросить о помиловании. И только тогда узнали, что будет обмен. И уже эти последние дни за нами так пристально наблюдали, чтобы ничего не случилось. Старшая нас пришла утром забрала, провела туда, где выдавали бумажки, посадила в машину, помахала ручкой с такими глазами, как у побитой собаки, как будто думала: они уехали, а я осталась.

- Как Украина может вернуть оккупированные территории?

- Пока мирного пути я не вижу. Только силой. Там не с кем договариваться. Они все так привыкли воровать, забирать, идти по нечестному пути, что просто так никто ничего не отдаст.

- Наверняка, там ждут амнистию…

- Амнистии не будет тем, кто воевал и убивал.

- Насколько глубоко засела эта "ДНР" в головах местных людей, Ваших коллег?

- Черт его знает! Все боятся. Все живут в страхе – сегодня меня, а завтра их. И если не "ДНР", так Украина.

- Какую помощь сейчас Вам предлагает государство?

- Пока речь идет о реабилитации. Но толком ничего не понятно. Пока поеду к детям в Хмельницкий. Они там живут.

- А Вы где родились?

- Там же, в Донецкой области, в Докучаевске. И выросла.

- Почему у Вас такая проукраинская позиция?

- Не знаю. Наверное, или она есть, или ее нет. Я родилась такой. Считала, что моя Родина – это все для меня. Если пойти против нее, означает – продать. И дети у меня такие, и внук у меня такой, хотя ему только девять лет. Он своих вторых дедушку и бабушку сепарами называет, потому что они за "ДНР".

Татьяна Катриченко

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред