Ковель – небольшой уютный районный центр в Волынской области. Но именно там 3 сентября был создан мощный центр помощи 51-й отдельной механизированной бригаде. Той самой, военных которой в июле обвинили в дезертирстве, мол, они пересекли незаконно границу с Россией, и посадили под домашний арест, а накануне Дня Независимости отправили под Иловайск – в том "котле" погибли десятки волынян, более двух сотен попали в плен.
…В здании старого ковельского военкомата, в просторном помещении расположился штаб. В нем несколько столов, стульев и компьютеров. На стенах – доски с контактами волонтеров, "горячих линий" Министерства обороны и Службы безопасности Украины.
Здесь мы встречаемся с одной из инициаторов создания центра помощи 51-й бригаде Натальей Поповой. Она специально переехала из Киева в Ковель на несколько месяцев, чтобы работать на месте. До того Наталья в составе "Волонтерской сотни" активно волонтерила в Киеве, начиная с февраля: отправляла раненых майдановцев на лечение в Израиль, а когда пришла война на восток, взялась помогать пострадавшим военным.
Сегодня, как и полгода назад, она успевает сделать несколько дел одновременно: поговорить с родственниками военных и волонтерами, проконсультироваться с юристами и медиками, найти нужные лекарства, передать информацию в СБУ и Красный Крест. Ее телефон не замолкает. И она никому не отказывает.
На всех фронтах
"Вот приехали бы вы вчера – увидели, чем живет наш центр. У нас был 61 волонтер со всей области, – говорит Попова. – И заметьте, мы никого не собирали принудительно – мы просто объединили все золотые сердца Волыни. А если будем вместе, то наша работа будет более полезной, более эффективной. Наша помощь 51-й бригаде и ее семьям должна быть централизованной – без спекуляций, двойного или тройного обеспечения".
Ныне в центре существует несколько направлений. Эти волонтеры, как и многие другие, обеспечивают ребят на фронте и в больницах продуктами и теплой одеждой. Но, по словам Поповой, это не главное – важна поддержка военных и их семей.
Вот, например, организовано отдельное юридическое направление. "Мы занимаемся теми ребятами, кого безосновательно призвали в армию, – продолжает Наталья – Таких у нас двадцать. Одного военного забрали на фронт, несмотря на то, что он инвалид – у него две почки с одной стороны".
"Не поверите, даже поверхностного осмотра не было, не пригласили врача, который бы просто ставил печати, – дополняет слова Натальи Николай Соколов, один из волонтеров. – Мы с другом собирались вечером ехать на рыбалку. А к нему пришли из военкомата, пригласили утром на собеседование. И оттуда он уже не вернулся – позвонил родным, попросил, чтобы принесли бритву и мыло. Ему четко сказали: если покинет территорию военкомата, понесет уголовную ответственность".
"Также помогаем тем, кого обвиняют в дезертирстве – на них давят, чтобы они не писали заявлений на своих командиров, которые их фактически бросили на поле боя. Также беремся за дела ребят, которых лишают льгот. Всем им нужна наша поддержка", – продолжает Наталья.
Не так давно Центр запустил новый проект – программу психологической помощи участникам из зоны АТО. "Мы нашли частный отель на озере Свитязь. Туда заехали первые пятнадцать человек – бывшие пленные и те, кто вышел из иловайского "котла". Мы пригласили специалиста, договорились с командирами частей, чтобы военных отпустили и потом, не дай Бог, не обвинили в дезертирстве", – говорит волонтер. Речь идет о людях, которые либо пришли в центр сами и сказали: "Девочки, помогите, мне снится война, я хочу убить жену, покончить жизнь самоубийством", либо о которых нам сообщили их родные. Цель проекта – научить военных жить с последствиями войны. "Но мы не просто хотим помочь первым пятнадцати людям, а сделать их самих чуть-чуть психологами. У нас же нет возможности отправлять таких специалистов на фронт. А такая помощь там очень нужна", – уверена Попова.
Некоторые военные уже сейчас готовы оказывать помощь другим. Один из них, по профессии кузнец, вернулся из зоны АТО и в качестве психологической реабилитации выбрал занятия с детьми. "И детям нравится, и ему психологическая поддержка", – говорит Попова.
ЧИТАЙТЕ НА НА "ГЛАВРЕДЕ": Волонтер Юлия Гончарова: "Люди устали от войны, думают – в стране перемирие"
"При этом мы ни у кого ничего не просим. Люди сами идут к нам. Кинотеатр дает для детей бесплатные билеты, почтальоны собирают моющие средства. Сельсоветы стоят в очереди – многие собрали продукты! Не успели мы заехать в это помещение, как нам установили бесплатный интернет. Не было у центра отдельного выхода на улицу, один предприниматель Саша за полдня прорезал дырку в стене и установил дверь. Приехал хозяин аптек, спросил, в чем мы нуждаемся – ответили, что нет антишоковых шприцов. Они дорогущие! Мы готовы были платить, но достать их было невозможно. Не успел тот выйти, как нам привезли сто таких. Волонтер стоматолог привел друзей – стоматологов, которые решили по себестоимости лечить АТОшникам зубы. Из Владимир-Волынского приехали учителя, сказали, что собрали премии, которые им выписали на День учителя, и хотят передать нам. На эти деньги мы закупили аптечки. Все как-то Божьей рукой докручивается. Украинцы в Бельгии увидели наш пост в Фейсбук о нуждах и передали 12 коробок с детской одеждой. Есть у нас такая пани Катерина, заведующая хозотделом, у которой расписаны нужды каждой семьи, из тех, кто у нас под опекой – информация собрана вплоть до размера детской ноги. Она быстро все распределила. Чудо, скажете! Мне уже сложно вспомнить все, что мы делаем. Девочки поехали на семинар в Киев – так те, кто проводил тренинг, записывали, что делаем мы тут в Ковеле".
Поименный список
Вся работа ковельских волонтеров фактически основывается на созданной ими базе данных.
Наталья открывает индивидуальную карточку бойца: "На этой базе "сидит" вся Украина. Вот берем военного. Вот его фото. У него статус: пропал без вести. Вот контакты родных. Вот краткое описание со слов очевидцев: кто и когда его видел живым, в каких условиях, где был, кто о нем рассказал. Мы опрашиваем каждого, кто вышел из плена. Как следователи. Мы спрашиваем все – вплоть до размера ноги и шрамов и татуировок. По таким приметам мы нашли в моргах 15 человек и похоронили. Фотографировали останки тел и эти особенные приметы".
"Такие личные карточки мы распечатывали и отдавали волонтерам в Запорожье, Днепропетровске. С ними они ходили в госпитали, морги. Искали людей, показывали раненым, тем, кто вышел из плена – вдруг кто видел конкретного человека. Военные же там разбегались в кукурузе, и даже не знали, как зовут друг друга. А фото увидели – и могут кого-то узнать. После первого освобождения наших ребят из плена мы нашли в плену шесть тех, кто считался пропавшим без вести. В то же время было опознано 15 тел погибших по описанным приметам, в частности, татуировкам. Мы их похоронили. Это очень тяжело. Сейчас родственники сдают материал для тестов ДНК. Другого способа определить, кто погиб, нет – слишком много времени прошло после иловайской трагедии. Брат погибшего военного ездил на опознание, после чего рассказывал, что в комнате четыре на три метра лежит 120 тел в черных пакетах. Но это было полтора месяца назад. Сейчас ни по каким останкам никого нельзя опознать. Поэтому единственная возможность найти и похоронить по-человечески – это результаты ДНК. Правда, я лично не особо верю, что наше государство сможет все это организовать и сгруппировать. Но надеяться надо".
Всего в этой базе данных примерно 800 военных со всей Волынской области. "Наши волонтеры общаются каждый день с каждой семьей, – продолжает Наталья. – Есть одиннадцать тяжелораненых: в Киеве, Виннице, Львове. Все они у нас под опекой. Это означает, что у каждого человека есть личный волонтер, который ведет раненого в госпитале и его семью. Просим у врачей документы, консультируемся по всему миру, правильно ли его лечат, не нужно ли вывозить раненого за границу – на каждого есть спонсор, и если нужно, то за день мы его вывезем в любую клинику. Конечно, наша цель – вылечить раненого в Украине и сохранить деньги. Вот, например, у нас есть в Виннице военный с ампутацией – ему сделали бесплатный протез – 3,5 килограмма! Попробуй, потягай за собой. Но у нас уже есть 7 тысяч евро, а краковская клиника предложила сделать новый протез по себестоимости – осталось собрать необходимую сумму – 20 тысяч евро".
Неравный обмен
За время нашего разговора у Наташи то и дело звонит телефон. Она извиняется и просит ненадолго прервать наш разговор: "Вот мы говорим двенадцать минут, а мне уже позвонили пять раз. Я должна всем перезвонить, а то у матерей начнутся истерики. Это же мамы тех, кого ночью не поменяли. Мне с каждой из них надо поговорить хотя бы пять минут. Правда, все эти 800 человек считают, если они мне позвонили, то это по блату. А в наш колл-центр уже звонят люди со всей Украины. Мы не просто собираем информацию – мы знаем, куда ее передать: в СБУ, Минобороны, Администрацию Президента, ОБСЕ, Красный Крест".
Наталья просит продолжить с Колей: "Вот я вернусь в Киев к своей семье, Коле передам все дела".
Коля, о котором мы уже вспоминали ранее, – молодой мужчина. Видимо, непривычно ему сидеть целый день за столом у компьютера. Но во время разговора понимаешь, сколько Коля знает. У него есть два кума – один в плену, другой прошел иловайский "котел".
"Когда мы только начали работать, пошли о нас сообщения в интернете, мы увидели, что у людей есть информация, но они не знают, с кем ею поделиться. И мы стали слушать – 230 семей говорили, что их родной человек попал в плен. Днями и ночами мы составляли эти списки. Поговоришь с мамой, чей сын пропал где-то на востоке, и она хоть чуть-чуть успокоится. Ее же до того везде отталкивали. Оказалось, что просто не было людей, которые могли бы весь этот поток информации обработать: кто пропал, кто и где кого в последний раз видел, кто и при каких условиях кого-то слышал. Так мы находили наших пленных. Много ребят было в Снежном. Один человек оттуда нам каждый день после так называемой "переклички" давал новые имена. В один из дней назвал 99 фамилий. До того мы их считали пропавшими без вести. Мы сразу дали доступ к нашей базе СБУ. Думаю, что в освобождении многих ребят наша большая доля".
"Это с нашими списками пленных Кучма поехал в Минск добиваться обмена, – замечает Наталья в перерыве между разговорами. – Конечно, переговоры ведутся не нами, а СБУ. Мы только помогаем – встречаем, высылаем машины на Харьков, чтобы их забирать, привозим одежду, оказываем психологическую помощь. И мы составляем списки. В СБУ нет таких. Где их взять? Только со слов родных или знакомых. Недавно должны были еще обменять 15 человек, но переговоры сорвались. Проблема в том, что на всех, кто находится у нас в СИЗО, открыты досудебные расследования. И чтобы их отпустить, надо эти дела закрыть или подогнать под них закон об амнистии. И вот так получается: наших в списке 15, их – тоже 15, но в последний момент оказывается, что двоих Украина не может выпустить по причине действия законов, поэтому обмен срывается. Наши говорят: давайте поменяем 13 на 13, а те отвечают отказом.
"Для сепаратистов наши ребята – никто, просто заложники, а для нас сепаратисты – преступники. В этом все дело. Тот же "Моторола" или "Бес" говорили: наших у вас нет, а ваши рабы нам нужны – они там на работах", – уточняет Николай.
Первый раз освободили 14 волынских ребят, второй – 63 из 51-й бригады. Нынче говорят, что в руках террористов остаются 90 человек с Волыни. Они в Снежном, Донецке и Луганске.
Обращаются в Ковель и родственники из других областей. Волонтеры говорят, для них нет разницы, кому помогать. В базе данных есть ребята из Ивано-Франковска, Херсона, Житомира.
Спрашиваю у Коли про дезертиров. Тот делает паузу…
"Да, действительно, были те, кто ушел с поля боя – дезертировали. Но были такие, которых обстреливали с трех сторон, лежали под минометным огнем лицом в землю – и не поднять в какой-то момент рук они уже не могли. Разве что умереть на месте. Многие были в шоковом состоянии. Не считаю их дезертирами. Я думаю, что их бросило государство. Друг, который был в иловайском "котле", и с которым я был на связи, говорил: мы, как крысы, в блиндажах, на улицу выйти возможности нет, кушать и пить нечего. Так продолжалось больше недели. Стрелять тоже нечем было. Говорил: нас обстреливают неизвестно чем, это точно не "Грады" – земля тряслась, гудела… (Коля снова замолкает и продолжает, – авт.) Все равно скажу… Последний обмен. 16 человек. Если раньше к нам все военные приходили – еще не побритые, и все рассказывали, что с ними было и где, смотрели фотографии, то последние – молчат. Видно соответствующие органы "приняли какие-то меры". Думаю, их запугивают, чтобы они не рассказывали, при каких условиях попали в плен, чтобы было в зоне АТО. Но если молчат, то есть о чем".
Возвращаемся к разговору об обмене. Интересуюсь, кого сложнее всего обменивать.
"Сложно менять офицеров и тех, о ком заговорили журналисты, – рассказывает Николай Соколов. – Родственники обращаются, СМИ пишут о них, и "цена" парня сразу же меняется. Раньше должны были менять одного на одного, а после таких обращений передумывают: хотят одного, скажем, на троих. Родители часто неадекватно ведут себя, когда размещают полную информация о пленном в интернете. Так смотрят сепаратисты на пленного – фактически тот никто, а прочитали о нем: звание, место службы, условия, при которых ушел на фронт – и цена меняется. Также сложно обменять тех, кто террористам нужен. Вот было несколько обменов по Снежному. Пять наших ребят – механики. Их не обменивают. Они там должны работать. Поэтому их несколько раз специально вывозили в другое село, чтобы сложилось такое впечатление, что их вообще нет".
"Есть подтвержденные данные, что среди пленных – больные и тяжелобольные украинские военные, – продолжает Коля. – Всего десять человек. Знаем, так большинство пленных сейчас выходят на связь. Недавно мы формировали списки для Красного Креста и ОБСЕ с просьбой в первую очередь их освободить. Нам известно, где раненые: на каких улицах, в каких зданиях, в каких больницах. Два офицера в Снежном лежат в собачьем вольере. И наши раненые медики за ними присматривают. Сейчас мы курируем одного тяжелораненого в плену. Не буду говорить, где он. Сейчас мы собираем деньги на лекарства. Есть один врач, который ночью может ставить капельницы. Там же, кроме пенициллина, ничего нет. А забрать его из плена пока нет возможности".
Николай рассказывает, что некоторые пленные живут в условиях: у них есть телевизор и теплая кровать. У офицеров всегда хуже – они в подвалах. "Не так давно у них были представители ОБСЕ. Они видели, что ребята спят на деревянных раскладушках, а до того мы точно знаем, спали на бетонном полу. Сепаратисты делают вид, что содержание пленных у них на уровне. Артиллеристы и минометчики – всегда в худших условиях. К ним изначально отношение как к добровольцам. Это нечеловеческое отношение, – говорит Коля. – Об одном нам говорили, что его надо срочно забирать – долго так не протянет. Каждый его день начинался с побоев. На его спине были не синяки, а кровавые мешки. Но его до сих пор не забрали".
Своих не бросают
К счастью, у Ковельского центра работы сейчас меньше. Коля говорит, это потому, что новостей меньше: "Сначала у нас было фактически одновременно 800 обращений. Сейчас мы лишь уточняем собранную информацию. Работаем с СБУ по пленным. Не знаю, делают это они от сердца или ради галочки. Сейчас наша основная задача – не дать забыть о наших ребятах".
Возвращается Наталья. Из рук не выпускает телефон: "Хочешь, я тебе пани Катерину пришлю – причешет, покрасит. Ну не плачь, а то я буду плакать!". Оказывается, это мама одного погибшего вешала шторы, упала и сломала руку, говорит, все на черную косынку смотрят, сочувствуют, смотрят как-то так. "С ней мы долго сына ее искали, говорили, что раненый, потом узнали, что погиб", – говорит Попова.
"Человек слаб, и каждый взгляд ее огорчает!" – добавляет Ира Панасюк. В обыкновенной жизни она – финансист. В центре помощи – волонтер.
Интересуюсь, как она попала сюда? Ира указывает на фотографию на стене. На ней – ее сын. "Он вышел из иловайского "котла" живым. Попал под расстрел четвертой, пятой роты, двое суток выходил из окружения. Но он мало что рассказывает. На полевой кухне выехали. Когда мы вымолили его, и он постучал нам в двери дома, я пришла сюда с мыслью о том, что еще не все же вышли – и моя помощь нужна. И я осталась", – вспоминает она. Работает каждый день с 7 сентября.
Если Коля занимается пленными, то Ира – пропавшими без вести. Сейчас в ее списке 33 имени.
"Я их не могу бросить, – говорит Ира. – С каждой семьей я на связи. Они мне звонят, потому что больше им некуда звонить. Пообщались с СБУ. Но это холодный контакт. Я же с ними поговорю, выслушаю. Кто-то мамам расскажет, как ездят в морги, в поисках мужей и сыновей. Иногда звонят родные военных, чтобы просто поблагодарить. Это теплый контакт с теми матерями, чьи сыновья могут даже не найтись – список стал узким: пленные определены, погибшие тоже. Я знаю, что безымянных наших хоронят и сепаратисты. Да, когда-то придет время, и мы их найдем: кого-то раньше на украинской стороне, кого-то позднее – на оккупированной территории".
Фото Виктора Ковальчука
Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред
Читать Главред в Telegram
Главред на YouTube
