Правозащитник и активист Эмир-Усеин Куку, задержанный ФСБ РФ в оккупированном Крыму, на днях прекратил голодовку в СИЗО Ростова-на-Дону. Его жена Мерьем Куку-Ашчи рассказала почему.
"Раз так случилось, значит, предначертано Аллахом, чтоб я получил и опыт нахождения в камере... Это испытание, которое нужно просто пережить! Самое главное, ты не отчаивайся, ситуация трудная, рассчитываем на помощь Аллаха, и при этом сами не сидим сложа руки. Надо не удивляться, если они решили устроить показательный процесс. И мне могут дать реальный срок! Но пострадать за дело Ислама - большой аджр (вознаграждение, - ред.). Значит, я и ты можем это вынести, раз Аллах возложил на душу", - написал в письме Эмир-Усеин Мерьем.
Куку – член Крымской контактной группы по правам человека, организации, которая помогает политзаключенным и ищет пропавших людей. В 2014-м году помогал организовывать митинг памяти депортации крымских татар, а до того - боролся за сохранение крымскотатарского кладбища, занимался мониторингом случаев дискриминации мусульман.
Ныне Эмир-Усеин - фигурант ялтинского "дела Хизб ут-Тахрир". Его и еще трех крымских татар арестовали 11 февраля 2016 года. После были задержаны еще двое. Всем шестерым выдвинули обвинение в участии в террористической организации. Именно такой в РФ считается "Хизб ут-Тахрир". До этого она легально действовала на территории украинского Крыма.
В конце прошлого года всех обвиняемых вывезли с территории Крыма – дело передали в Северо-Кавказский окружной военный суд Ростова-на-Дону. Процесс длится уже полгода. Все фигуранты дела отрицают вину по всем преступлениям, в которых их обвиняют.
26 июня 2018 года, вслед за кинорежиссером Олегом Сецовым, в свой день рождения Эмир-Усеин Куку начал голодовку.
"Для меня эта новость стала шоком и большой неожиданностью! Он очень терпеливый человек! Но предвзятое и беззаконное преследование и обвинение в терроризме подтолкнуло его на этот шаг. Это протест против сфабрикованных дел в отношении него и других арестованных политических заключенных!", - говорит Мерьем. Это супруга, спустя 24 дня голодовки, просила мужа принимать пищу. За время голодного протеста Куку потерял более девяти килограммов.
- Мерьем, недавно мы узнали, что Ваш муж все-таки прекратил голодовку. Почему он принял такое решение?
- Я была на заседании суда в Ростове 17 июля. Там мы и увиделись. Эмир-Усеин был очень бледный, худой, знаете, я заметила такую яркую, нездоровую худобу. Муж постоянно пил воду. Потом в какой-то момент смотрю в "аквариум", а его в нем совсем не видно. Внутри есть скамейка. Оказывается, Эмир-Усеинуже лег на нее. То есть сил сидеть уже не было. Такая вот слабость одолела. Затем был допрос свидетеля – эксперта, и когда наступила очередь Эмир-Усеиназадавать вопросы, он говорил очень тихо. Эксперт была по видеосвязи, и получается - вообще не слышала, все время кричала, мол, говорите громче. Тогда я уже решила сильно попросить мужа, чтобы он прекратил голодовку. Сказала, что понимаю и знаю, зачем он ее объявил, и всегда поддерживала, но когда уже наступила критическая ситуация, то важно остановиться. В ответ Эмир-Усеинничего четко не сказал, а лишь произнес: "хорошо, я тебя услышал". "Пообещай мне", - попросила я. А он только кивнул глазами. Но когда это могло произойти, не сказал. Наверное, хотел постараться еще подержать. Но, видать, совсем ослаб. Я просто боюсь, что ему стало очень плохо. Когда его уводили, то он шел совсем согнутый.
И что важно – при голодовке в СИЗО глюкозу ему даже и не предлагали. Сказали, что так не будет считаться голодовкой. Хотя это неправда! Сенцов же получает глюкозу. Но работники СИЗО в Ростове пошли на обман, чтобы муж прекратил голодовку.
Читайте также: Узники Путина: история о том, как ломают судьбы крымских татар
- Вы сказали, что понимали и поддерживали, когда муж объявил голодовку.
- Дела политзаключенных длятся уже годами, но многие люди о них не знают, кто-то, возможно, устал. Поэтому надо было обратить на них внимание, сделать какой-то акцент. Без отчаянного и резкого шага это трудно. У Эмир-Усеина с самого начала была такая идея. И, видимо, он созрел к этому периоду.
Я каждый месяц стараюсь бывать на одном судебном заседании. Если бы вы видели, какое театральное представление там разыгрывается. И ты вроде сидишь и понимаешь, что так по-настоящему быть не может, но когда выходишь – становится горько: судьи, прокуроры сыграли свои роли, а человек-то остался за решеткой, и я ухожу одна. И конца-края нет этой лжи. Все, что не говорит прокурор, приобщается к делу, удовлетворяется, а все ходатайства, доводы адвоката – нет, разве что-то совсем несущественное. Адвокат, получается, - вообще формальность. И, наверное, все это в комплексе подтолкнуло Эмир-Усеинак голодовке.
- А тут еще и борьба за освобождение политзаключенных хотя и была, но какая-то незаметная, неактивная…
- Да, волна поднялась только после начала голодовки Сенцова. Хотя мне сложно судить, как все происходит. Есть некоторые фамилии, относительно часто повторяющиеся публично, когда говорят о политзаключенных, в том числе и моего мужа. Но есть такие, которые вообще никому не известны. Но ко всем же надо привлекать внимание. Как муж сказал, извиняюсь за слова, "самим нам мазу тянуть". А что делать? Потому что мы все понимаем, насколько сложная ситуация. И решение если и принимается, то, к сожалению, не Украиной. И вся эта ситуация сейчас с Сенцовым, Балухом выглядит как-то безнадежно. У них такие сроки голодовки! Я не знаю, как эти люди держатся, как живут их семьи. И цена такой борьбы слишком высока – здоровье и жизнь.
- О ком из политзаключенных говорят публично, например, журналисты в Крыму?
- Местная пресса молчит. У нас есть только Фейсбук. Если говорить о какой-то огласке, то о наших проблемах и бедах знают те, с кем мы непосредственно знакомы - коллеги моего мужа по работе, соседи. А по телевизору не говорят, и в газетах о них не пишут. Только разве что можно услышать в эфире АТР. И то если у людей есть спутник. У большинства же – лишь кабельное телевидение. Да и журналисты темой особенно не интересуются. Есть несколько, которые приезжают с материка, и гражданские активисты.
- Насколько, по Вашему мнению, важна огласка?
- А без нее никак нельзя. Только если говорить, как все происходит – нелогично, нелепо, нечестно, раскрывать суть, то может быть когда-нибудь это и принесет какую-то пользу.
- Как поддерживаете связь с мужем?
- Свидание разрешают два раза в месяц. Но в Ростов мы ездим, как получится. Были в марте, апреле, мае, а июнь пропустили – и заседаний было мало, и этот чемпионат, в город, переполненный фанатами, можно было даже не соваться.
Читайте также: Убрать неугодных, или Зачем Россия меняет этнический состав Крыма?
- Но первое свидание после ареста вам дали не сразу?
- Да, только спустя год и восемь месяцев. Это было первое и последнее свидание в Симферополе. У детей было два – они еще ходили с мамой мужа и братом.
- Почему же Вам не давали так долго?
- Следователь мне лично не объяснял, а в письменном ответе на заявление сказал, мол, в соответствии со некоей статьей в краткосрочном свидании отказано.
Но мы переписывались. Надо сказать, что политзаключенным пишут и совершенно незнакомые люди. Вы бы видели их глаза! Как они радуются таким весточкам! Эмир-Усеиночень счастлив, этого не передать словами. И девочки рассказывают, как их мужья радуются. Для всех очень важно, что о них помнят, их уважают, ждут. Знаете, мы же думали, что в ХХІ веке конверты и письма остались в далеком прошлом, но получилось - опять пользуемся. Произошла какая-то переоценка ценностей.
- Можете вспомнить, как арестовывали Вашего мужа в феврале 2016 года?
- Преследования начались еще в 2015 году. Его пытались похитить или задержать. Избили, закинули в газель, по дороге тоже избивали, последствия чего проявляются сейчас в почках, печени и сердце. Но тогда мужа отпустили. В протоколе указали, что он якобы разместил в соцсети "Одноклассники" в 2012 году пост экстремистского содержания. Тогда мы подумали, что прозвучали первые звоночки. Ему предлагали сотрудничать. Конечно же, он от них отказался. Затем были частые допросы. Меня тоже вызвали.
А в феврале 2016 года был уже обыск с поломанной дверью. Выламывали ее очень долго. Все в доме перевернули. Я старалась быть там, где проводили, так называемый, обыск. После Эмир-Усеина задержали. И уже предъявили новое обвинение - в терроризме. До этого был экстремизм, межнациональная рознь. Как нам после сказал адвокат: подбирали статью под человека - сначала более легкие варианты, не соглашался – тогда терроризм. На этот раз подслушали "кухонный" разговор, сделали его экспертизу, которая и стала основой обвинения.
- После того как Эмир-Усеина пытались похить в 2015 году разве не стало страшно, что в какой-то день за ним могут прийти и арестовать? На тот момент примеры уже были – в конце января того года арестовали Ахтема Чийгоза.
- Эмир всегда был активным человеком, его ничего не пугало и не останавливало. Потому что, когда я его уговаривала уехать с территории полуострова, он говорил, мол, я ничего не сделал, мне стыдиться и страшиться нечего, все по закону. Даже собирался обжаловать в суде действия тех, кто его задерживал. Всегда повторял, что действует в рамках закона. Как видим, закон писан только для нас.
- Вы хотели покинуть полуостров?
- Я переживала за него, понимала, если эти структуры взялись, то уже не отпустят. Так и получилось.
- В чем обвиняют сейчас?
- В участии в террористической организации и в попытке насильственного захвата власти. Причем была, по мнению тех структур, даже не попытка, а намерение. Сторож, кочегар, мастер отделочных работ и экономист – такие вот разные люди собрались захватить власть. Не понятно где и как. Сколько бы адвокат не пытался выяснить, никто из свидетелей не мог ответить на эти вопросы. Такой абсурд! И за него мужу грозит срок от десяти лет лишения свободы.
- Как объясняет ситуацию Эмир-Усеин?
- Мы оба понимаем: для нас это как испытание - и как для мусульман, и как для крымских татар. Ведь с нашим народом уже такое было. История повторяется. И теперь, как и когда-то, терпеливо, друг друга поддерживая, пытаемся все это проходить. В одном из писем Эмир-Усеин написал: "Перечитываю твои письма, и каждый раз тяжело, сердце сжимается, становится грустно... Но ничего, будет и на нашей улице праздник, ИншаАллах! Как там - "темницы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа!".
- Где находились ваши сын и дочь, когда отца задерживали?
- Присутствовали при аресте. Все видели и в феврале 2016 года, и в апреле 2015-го. Знаете, как интересно, сейчас же детей в зал заседания не пускают, мол, детям до 14 лет нельзя, потому что психика нарушается – приводят папу под конвоем, в наручниках. А вот врываться в дома к этим спящим детям, заламывать отцу руки, валить его на пол, надевать наручники – тогда о психике никто не думает. Вот такие двойные стандарты.
Наш сын Бекир уже много знает о депортации крымских татар. Его дедушка, отец Эмира – ветеран национального движения. О нем написано несколько брошюр – где участвовал, что делал. Всю свою жизнь боролся за возвращение своего народа на родину. И вот Бекир прочел все эти книжечки, вспомнил дедушкины рассказы, как тому в 12 лет приставили автомат ко лбу и дали несколько минут на сборы, а потом сказал сам, что с папой поступили так же. Так рассказы из прошлого оказались в нашем настоящем.
- Дети видятся с отцом?
- Два раза виделись в Симферополе, а в Ростов – дорога дальняя, я их с собой не беру. Во-первых, на суд не пустят, а во-вторых, свидания иногда приходится ждать пять-шесть часов, им тяжело. Я не рискую.
- Как переносит разлуку с отцом дочь? Сколько ей сейчас?
- Сафии - семь. Когда арестовали папу, было пять. До этого она же только знала, какой у нее папа хороший - на руках носил, и вдруг его рядом не стало. Одно время спрашивала, когда он вернется. После перестала. Видит, как я езжу на суды, наверное, понимает что-то на своем уровне. После первых судов дети еще ждали, что папу могут отпустить, и мы все вместе вернемся домой. А потом перестали об этом говорить, ездили, чтобы просто увидать папу в коридоре.
Мы с детьми ощущаем поддержку нашего народа – столько людей молится, приветы передают, пишут. Многие соседи тоже знают и понимают. Представьте: из телевизора им говорят одно, а в реальности они столкнулись с другим. Был у них сосед – крымский татарин, жил на виду – работал, строил дом, растил детей, и вдруг такое обвинение. Конечно же, этот сосед, каких бы политических взглядов не придерживался, но реально видит, что белое, а что черное. И так у нас, и в других регионах, где забрали людей. Мы же ни какие-то отшельники, живем среди людей. И тем более наши мужья очень активные, всегда на виду, положительные, примерные. И вот их взять да обвинить. Как это нелепо выглядит!
Читайте также: Чубаров о геноциде крымских татар. Путин — настоящий последователь Сталина
- Откуда Вы родом?
- Я и мой муж из Новороссийска Краснодарского края. Я приехала в Крым младшей школьницей. Родители строили дом. Потом мы поженились с Эмиром, и он тоже строил дом. Все у нас так тихо возрождалось на своей земле, и снова нас сотрясли. Пока все безнадежно. И появилось ощущение, что все повторяется. Только время изменилось и форма. Но методы остались прежними. Мы проводим параллели с тем, что было до депортации, и что сейчас.
- Так почему все-таки не уехали в 2015-м?
- Вот поэтому и не решились. Мы же знаем цену, которую заплатили наши родители, бабушки и дедушки, больше пятидесяти лет добивались разрешения вернуться на Родину. Мы росли уже в Крыму, взрослели, ощущали себя дома. Тяжело в этот момент просто взять все бросить и уехать. Это, получается, как выдавливание крымских татар с их земли. Вынужденная и даже добровольная депортация.
Все мои бабушки родились в Крыму. В детстве малышами были выдворены отсюда таким диким образом. У всех были тяжелейшие воспоминания. В то время как отцы были на фронте, женщин и детей грузили в вагоны с клеймом "предатели Родины". И такая трагедия была в каждой семье. Теперь страдают их внуки и правнуки, они ощущают эту боль. Знаете, ведь все попытки вернуться в Крым во времена Союза были безуспешными. Мои прабабушка и прадедушка пытались, их не пускали, а потом в 1950-х годах разрешили поселиться где-то в Ленинском районе. Такие привилегии были потому, что у дедушки была медаль, он воевал, дошел до Берлина, имел тяжелое ранение. Вот только пенсии не давали и прописку. Немного пожили и были вынуждены уехать. А тех, кто приезжал, не будучи участником войны, и покупал дома, брали с вещами и просто вышвыривали, а дома разрушали тракторами, сравнивали с землей. Зная такую историю, мы не можем взять и уехать. Нет на всей планете нам места, нет нашего дома. Только Крым. Но в то же время мы понимаем, что при некоторых обстоятельствах нам в Крыму возможности жить не будет. Если будет обмен или даже, боюсь произносить, отсидит срок. Сложно говорить об этом, но побывав в этих страшных местах, человек идет на то, к чему его подталкивают – уехать.
- Как Эмира склоняли "сотрудничать со следствием"?
- Обещали дать минимальный срок.
- Как Вы для себя объясняете, почему произошел арест?
- Потому что активные люди попадают в поле зрение таких структур. И опять-таки история повторяется – так уже было в начале ХХ века. Начали арестовывать крымскотатарскую интеллигенцию – бросали в тюрьму, расстреливали. А в наше время в зону риску попадают активисты.
- Как можно освободить политзаключенных?
- Или обменять или каким-то образом, правда, не знаю каким, повлиять, чтобы отпустили и сняли эту формулировку "участие в террористической организации" только потому, что человек – практикующий мусульманин.
Читайте также: Чем опасна идея создания крымскотатарской автономии
- Что такое практикующий мусульманин?
- Это когда женщины ходят с покрытой головой – в хиджабе, а семья соблюдает законы ислама – совершает пятикратный намаз, держит пост. Хотя пост у нас в основном все держат, даже те девушки, которые не носят хиджаб.
- Традиция носить хиджабы у крымских татар была всегда?
- В начале ХХ века, когда произошла революция, возникло коммунистическое влияние, всех старались подогнать под один стандарт. Но крымские татарки всегда носили длинные платья. Это видно даже на тех старых открытках, которые коллекционирует мой муж. На них запечатлены девушки и в традиционных головных уборах – фесах, дополненных марамой. К слову, сначала марама была не прозрачная, затем ее заменили на прозрачную, а далее – вообще убрали. С приходом коммунизма все стали одинаковыми, только с разными именами. Сейчас мы вернулись к своим корням, на свою землю и к религии. Все становится на свои места. В то же время в верующих крымских татарах хотят видеть дремучих, страшных людей, обязательно склонных к терроризму. Причем эта тенденция мировая. Так все проще – назначить виновного. Если человек с бородой, то его надо бояться. Об этом могут говорить по телевизору. Но реально мои соседи-славяне, когда Эмира только забрали, ко мне пришли, предлагали помощь, говорили, не верят, что мой муж террорист. Клевета – это грязь, которая к нам прилипнуть не может. Репутацию мы зарабатывали годами. Люди, с которыми мы пересекаемся, дали оценку событиям для себя.
- Вас приглашали на встречу с президентом Украины, которая состоялась в июне?
- Да, но я не смогла приехать.
- Ваш муж прекратил голодовку. Теперь мы понимаем почему. Как Вам кажется, она принесет результаты?
- Она уже сыграла определенную роль. Потому что нас поддерживали многие люди. Спасибо всем, кто считал с нами дни голодовки. Я вот прямо уверена, что все даром не пройдет.
- Когда следующее заседание в Ростове?
- 31 июля.
- На каком этапе процесс?
- Сейчас закончился допрос эксперта, который сделал горе-экспертизу того "кухонного" разговора. Перекрутил, перевертел и сделал, как надо. После будет допрос свидетелей. Заметно, что никто не торопится - на август назначено всего несколько заседаний.
Татьяна Катриченко
Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред
Читать Главред в Telegram
Читать Главред в Facebook
