Жена узника Кремля Ахтема Чийгоза: Ура-патриотизм в Крыму держится только на одной фамилии - Путин

С супругой заместителя главы Меджлиса крымскотатарского народа Ахтема Чийгоза и бывшим руководителем Бахчисарайского заповедника Эльмирой Аблялимовой мы встречаемся в "Крыму" - ресторане в сердце Киева. Официантки в стилизованной крымскотатарской одежде предлагают попробовать кофе по-крымски. Фоном звучит национальная музыка. В какой-то момент даже забываешь, что вокруг столичная суета, а сухой степной воздух и легкий морской бриз за тысячу километров. Но потом понимаешь, что для некоторых крымчан вот такие уголки – лишь возможность отчасти окунуться в атмосферу дома, вдалеке от которого приходится находиться.

Именно сегодня так живет и Эльмира. Мы говорим о Крыме и Ханском дворце, о воспоминаниях и деталях. О том, что оккупанты взялись за вторую большую реставрацию комплекса – перекрывают крыши, зарисовывают настенные росписи, фактически разрушая все аутентичные конструкции, стирая память о коренном народе. Я сознательно избегаю политических тем, ведь понимаю, моя собеседница очень хочет поехать домой в Бахчисарай к маме, а каждое неосторожно сказанное слово может стать поводом для задержания и проверок. Но политические, как мы теперь называем их, вопросы все равно органично входят в наш разговор.

- "Будем говорить о Ханском?", - спрашивает меня Эльмира Аблялимова.

- И не только. Позвольте начать с недавнего ареста крымскотатарского бизнесмена и мецената Ресуля Велиляева, которого спецслужбы РФ пытаются обвинить "в деятельности по финансированию террористических и экстремистских организаций", перевезли в Лефортово. Получается, уже и культура в Крыму – тоже часть политики?

- Знаете, до 2014 года я совершенно не интересовалась Россией. Но события так сложились, что мы вынуждены были наблюдать за всем этим. Тогда стала изучать этот вопрос, и выяснила для себя, что культуру РФ использует как оружие. Это такой первый этап их захода на любую территорию. Я недавно была в Португалии и заметила, как Россия в этой стране использует культуру. Например, в Кремле была выставка, посвященная истории Португалии. Россия действуют очень тонко, используя имперские амбиции определенных слоев португальского общества.

Крымские татары для РФ были и остаются не совсем понятным народом. С одной стороны, не соглашаются, сопротивляются. С другой – развивают свою культуру, язык, проводят сами различные конкурсы, в которых спонсорами выступают предприниматели, одним из которых был Ресуль ага Велиляев. Это тоже один из методов сопротивления. Я абсолютно согласна с Лилей Буджуровой, которая написала замечательный пост о том, что крымские татары в Крыму им нужны как фон, чтобы могли танцевать, подносить чебуреки. Развитая, экономически сильная, политически монолитная нация им абсолютно не интересна и не нужна. Именно поэтому сейчас, как мне кажется, мы наблюдаем следующий этап репрессий. Если отследить события с начала 2014 года и до сегодняшнего дня, то поначалу это была изоляция лидеров – депортация Мустафы Джемилева, Рефата Чубарова. Затем – закрытие национальных СМИ, которые не соглашались внедрять идеологию, навязываемую Россией в Крыму. Третий этап – дело "26 февраля" и так называемое, "дело Хизб ут-Тахрир". Хотя мне кажется такое определение – "дело Хизб ут-Тахрир" - это навязанное нам понятие. Потому что на самом деле, это репрессии в отношении активных людей, которые не имеют прямого отношения к Меджлису, но они не согласны с происходящим. Теперь следующий мессидж – что люди из бизнеса, готовые часть своих денег вкладывать в культуру, - тоже будут наказываться. Потому что надо вкладывать деньги только туда, куда укажет Россия.

Кстати, если мы проведем историческую параллель историю, то нужно отметить повторяющиеся события, происходившие во время первой оккупации Крыма Россией в 1783 году (в 1771 году российские войска вошли на полуостров, позднее навязали крымскому хану трактат о независимости его государства от Турции, но под контролем Петербурга, - ред.). В тот период началось обезземеливание крупных крымскотатарских землевладельцев, и сейчас происходит так, только в современной интерпретации. Это звенья одной цепи.

Наш народ пережил тяжелые испытания. Наши родители фактически родились в колониях-поселениях, до 1957 года у них не было паспортов граждан СССР, а лишь статус спецпоселенцев. Мы - потомки этих "зеков", и прекрасно понимаем, как это жить с таким клеймом. И сейчас я точно знаю, что раз мы выжили тогда, выживем и сейчас. У людей ситуация не вызывает страха, наоборот – еще большее отторжение и сопротивление.

Читайте также: Судья Сергей Чумак: "Сегодня набрали судей, удобных нынешней власти"

- У меня среди крымских татар в Крыму есть знакомые художники, которые в 2014 году решили, что они будут пережидать, а после я увидела их в фильме, снятом на деньги министерства культуры РФ. Они как бы поставили грань между политикой и культурой. Как Вы относитесь к такому способу спрятаться за культурой?

- Хороший вопрос. Наверное, могу привести свой пример в ответ на этот вопрос. Я тринадцать лет работала в Бахчисарайской районной государственной администрации, моя последняя должность – заместитель председателя администрации, курировала вопросы бюджета, межнациональные отношения, экономику, инвестиции, работу с международными фондами и донорами. И когда произошла оккупация Крыма, для себя очень четко поняла, что не смогу работать на госслужбе, ведь давала присягу Украине, и для меня это несовместимые вещи. Уволилась. Региональный Бахчисарайский Меджлис решил рекомендовать меня на должность директора Бахчисарайского заповедника.

- Весной 2014 год, уже после аннексии?

- Да. Назначение сопровождалось митингами с явными татарофобскими настояниями.

- Это были пророссийско настроенные граждане?

- Да, некоторые из них были сотрудниками заповедника. Я долго думала, перед тем как принять решение. Но потом, наверное, как и ваши знакомые, сказала себе: я буду заниматься своей культурой, ведь Бахчисарайский заповедник включает в себя объекты, связанные с нашей культурой, буду развивать их, сохранять. Точно знаю, что при мне такого вандализма по отношению к памятнику не было бы.

В этой ситуации люди пытаются отделить культуру от политики, считая, что они развивают свое национальное направление. Но на моем примере могу сказать, там не нужны просто директора. Там нужны лояльные люди, которые на каждом углу будут выступать с интервью, как прекрасно и хорошо живется крымским татарам. И я этого, безусловно, не делала. Поэтому проработала в заповеднике всего несколько месяцев. С одной стороны, это был интересный опыт - новая сфера деятельности, а с другой – постоянные проверки – от налоговой до следственного комитета. И когда я говорила о серьезных нарушениях, связанных с хранением музейных предметов, писала докладные записки, на это закрывались глаза. Но в то же время приходили проверки, которые искали просчеты в моей деятельности. В конце концов, все закончилось.

- Вас не смущало, что на должность директора назначал лично Аксенов, и он же сказал, что он принял решение о назначении?

- Для меня это было решение Бахчисарайского регионального Меджлиса. И я взялась заниматься культурой своего народа. Есть выражение "я в домике", то есть закрылась в чем-то своем, близком тебе.

- В домике без фундамента, получается?

- Да, он был очень шатким, к сожалению. И невозможно было усидеть в этом домике, не понимая, что происходит вокруг – с народом, соседом, с Крымом.

Нелояльные люди абсолютно не нужны. И это четко понятно. Поэтому только сначала кажется, что культура – способ сохраниться… Как-то меня пригласили в Страсбург в ПАСЕ для того, чтобы я выступила перед депутатами, рассказала о ситуации с Ахтемом. Помню, как приехала в Киев, первый раз после ареста Ахтема оказалась тут, и увидела открытые кафе, услышала музыку, смех людей. А ведь на востоке Украины была война, там гибли люди. И я чувствовала такой диссонанс. Вот и сейчас ловлю себя на мысли, что находясь здесь, трудно понять людей, которые живут там. Они совершенно в другой ситуации. Ты понимаешь, что там ничего нельзя сказать открыто – телефон прослушивается. Все очень тихо разговаривают на рынках, потому что бояться, что кто-то что-то услышит, активно развивается стукачество. Люди не раскрываются друг другу, замкнуты в рамках своей семьи, своей общины. Это очень сложные процессы, и я не склонна осуждать людей за такое поведение. Я могу осуждать муфтия Крыма, ведь он духовное лицо, и он призван защищать свою умму от того, что происходит, он не может закрывать глаза. Я склона осуждать людей, работающих на высоких государственных должностях в оккупированном Крыму, и называют себя представителями народа, при этом не только не замечая проблем и боли своего народа, но и способствуя его уничтожению. Для простых людей, которые работают на рынке, владеют магазинами, кафе, мастерскими – это форма ухода от реальности. Это не слабость, это способность выжить.

Вот возьмите депортацию 1944 года. Что может быть страшнее? Людей выселяют со своей земли и выкидывают на другую территорию. Там ведь тоже происходили свадьбы, другие приятные события, но их появление не означает, что мы забыли свою родину, что мы не думали о возвращении. Так что люди ищут способ уйти от внешнего негатива и остаться в гармонии с собой, чтобы просто выжить.

- Как долго так можно продержаться?

- Знаю точно, что это очень сложно. Поэтому так важно, чтобы украинское государство давало посылы тем, кто живет на таких территориях – что Украина борется за каждого, что она не оставит в трудной ситуации, думает, как вернуть эти территории и действует в этом направлении. Это касается не только Крыма, но и Донецкой, Луганской областей. Потому что когда люди не видят этих посылов со стороны государства, гражданами которого они себя считают, естественно, они допускают какие-то мысли, наблюдая и анализируя ситуацию.

Но знаете, у меня лично сидит глубокое убеждение, что это не будет долго. Вот я сама с собой очень часто разговариваю, задаю вопрос, могу ли я себе представить, что оккупация продлится лет пять-десять. Я уверена, что все закончится быстрее. Недавно знакомые крымчане приезжали в Киев, и мы разговаривали о том, что для Прибалтики оккупация длилась пятьдесят лет. Но мы же находимся в другой ситуации. Во-первых, Россия – это не Советский Союз. Во-вторых, надо смотреть уже сейчас динамику. Что говорили в 2014 году президент Франции Франсуа Олланд, канцлер Германии Ангела Меркель? Мы были в шоке. И что сейчас говорят? Да, прошло четыре года, но динамика заметна. И Украина тоже окрепла. И это видно. Часто слышу пессимистические высказывания украинцев. Говорю, что надо немного побыть в Крыму, чтобы понять, что происходит в Украине. Хорошо помню, как в 2017 году смотрела парад на День Независимости Украины из Крыма. Это невероятно! Я видела новую армию. Да, в ней много проблем, не все происходит, как бы хотелось. Но то, что происходят изменения, и мы движемся по проевропейскому вектору – очевидно. И это заметно всем, кто проживает в Крыму. И как бы это банально, сказочно не звучало, правда все равно победит!

Посмотрите на события в Москве 5 мая. Вышло много молодых людей, фактически детей. Я могу тысячу раз задавать себе вопросы, как это так взрослый человек, видя, что ребенка забирают, просто фотографирует это? Я бы так не поступила – не осталась бы в стороне и требовала отпустить. И так бы поступили практически все украинцы, тут немного другая ментальность. Там по-другому. Но то, что молодежь в России не согласна с тем, что происходит и выходит, используя лозунг "Он нам не царь", говорит о серьезных процессах, происходящих и внутри России. И нам тоже надо не просто терпеливо ждать, а начинать с себя, работать, чтобы Украина менялась. Каждое утро я задаю себе вопрос: что я сегодня сделаю для Крыма? И стараюсь делать что-то полезное, чтобы этот день наступил как можно быстрее. Надо убирать в сторону пессимизм, верить в хорошее будущее и двигаться к нему. И это не продлиться долго. Абсолютно убеждена.

Читайте также: Валерия Лутковская: Есть шанс, что Донбасс будет с радостью встречать украинскую армию

- Не могу не спросить: сколько?

- Не знаю. Но недолго.

- В 2014 году мы тоже думали, что это невозможно, потом, что не долго…

- Я могу сказать о своих ощущениях 2014 года. То, что происходило, в моей голове не умещалось. Я жила как будто в какой-то параллельной реальности. Осознание, что произошло что-то очень страшное, пришло после подписания так называемого договора о "принятии субъекта в состав РФ". Тогда я поняла, что случилось то, что изменит нашу жизнь сегодня и здесь. А потом появилось ощущение абсолютной небезопасности. Стало страшно. Не за себя. А за детей. Если раньше их вечерние прогулки были нормальными, я не переживала за них, то после появилась внутренняя тревога, перерастающая в какую-то маниакальную боязнь. И это ощущение отсутствия безопасности сохраняется до сих пор. Это такая депрессивность и уход в "совок". Кому-то такая ситуация нравится. Но не нам. Мы видели Крым другим. В последнее время мы много работали над тем, чтобы Бахчисарай стал туристическим центром – старались создавать экономические точки роста, аттракции, уникальные для Крыма, проводили фестивали и т.д. Субъекты малого бизнеса, рестораторы, у которых были заведения рядом с основной линией, соревновались между собой, придумывая что-то новое к началу туристического сезона. Думаю, если бы до 2014 года Украина немного по-другому относилась к крымскотатарскому фактору в Крыму, то, возможно, не произошло бы аннексии. Но, наверное, нам надо было пройти этот этап. Теперь Украина открыла для себя крымских татар, а крымские татары открыли для себя Украину.

Говорят, нет худа без добра. Я всегда считала Севастополь пророссийским городом. Но в Севастополе оказалась очень сильная украинская община. Мы стали общаться. И это был как глоток свежего воздуха, уверенность, что ты не один, что мы разделяем одни и те же взгляды. И одна моя подруга, надеюсь, она меня тоже так назовет, сказала такую фразу: "если бы до 2014 года мне бы кто-то сказал, что я буду за крымскотатарскую автономию в Крыму, я бы, наверное, сказала, ни за что в это не поверю". А теперь она готова сама лично ходить по домам и объяснять, почему это важно, почему это нужно. Конечно, это сложный процесс. Но чтобы это осознать, нам надо было пройти через такие вот испытания, и понять, что крымским татарам можно доверять, что это не какой-то фактор опасности для страны, а фактор силы. И такие положительные вещи надо находить и развивать.

- То есть Вы стараетесь видеть позитив даже в событиях 2014 года?

- Если бы не было этих сложностей, то нам, наверное, понадобилось еще лет сто, чтобы понять друг друга – мы не просто коренные народы, которые живут на одной территории в рамках одного государства, мы дополняющая сила. Я вижу, что Всевышний нам дал этот урок. И теперь мы должны двигаться дальше.

- Вы говорите о единомышленниках. Как Вам кажется, сколько людей в Крыму, которые живут в этой самой атмосфере страха, но ждут возращения Украины?

- Этого ждет крымскотатарский народ, этого ждут граждане Украины, которые остались жить в Крыму. Я убеждена, что тот кто больше всего сейчас кричит о том, что "Крым -наш", также будут потом кричать, что "Крым – это Украина", их ура-патриотизм держится только на одной фамилии - Путин.

События 2014 года подняли на планку потребностей человека такие понятия, как свобода, права человека, достоинство.

Конечно, есть люди, которым нынешняя ситуация в Крыму нравится. Это те люди, над которыми хорошо поработала российская пропаганда. Это сейчас мы все хорошо понимаем, что такое российское телевидение, как оно может промывать мозги, показывая ту или иную ситуацию в России, Украине или мире. Но отрезвление рано или поздно наступает, потому что есть разница между жизнью реальной и тем, что показывают по телевизору.

Но самой большой опасностью, на мой взгляд, является образование. И Украина должна разрабатывать какие-то программы, которые боролись бы за умы и сердца юных жителей Крыма, позволяли сохранять связь с Украиной. Это же касается культурных программ.

- Поговорим о Ханском. После первой, как Вы говорите, аннексии Крыма 1783 года, так же была "реконструкция" дворца. Совпадение?

- Да, через четыре года начали перестраивать – к приезду Екатерины, как и в этот раз.

- Почему, как Вам кажется, оккупанты опять взялись за него?

- Существует несколько версий. Кто-то говорит, что торопились к выборам сделать красивую картинку для крымских татар, кто-то – что сработала обычная коррупционная схема. Но я считаю, что это целенаправленная политика, связанная с переписыванием истории, с внедрением некой своей идеологии в Крыму. Им надо сейчас подтвердить какими-то историческими данными миф, что Крым всегда был, есть и будет российским. И вот эта крымскотатарская история с нашей трехсотлетней государственностью никак не вписывается в общую парадигму, внедряемую в Крыму. Поэтому надо перестроить, снизить историческую ценность. Как? Уничтожая аутентику. Пройдет еще пять-десять лет, надеюсь, этого не будет, нам скажут: "Подождите, какой Ханский дворец? Мечеть мы вам построили в 2017 году. Где ваша история, кто вы такие на этой земле? Вы же пришли сюда в XIII веке с кочевыми монголо-татарскими ордами, и вам почему-то захотелось тут остаться. А вообще это исконно славянская земля, здесь крестился князь Владимир и т.д и т.д". Россия пишет мифы, что и делала всегда. Поэтому так важно сохранить эти объекты и проводить научные исследования для того, чтобы мы знали настоящую, подлинную историю Крыма и Украины.

- Почему Ханский дворец до аннексии не попал в список памятников, охраняемых ЮНЕСКО?

- Первая попытка была в 2000-х годах, когда был номинирован Бахчисарайский Ханский дворец. В этот период возникло много вопросов, как политических, так и по сохранению аутентичности объекта, были вопросы к качеству подаваемого досье. После, в 2012 году, стали работать над другим вариантом. Поступило предложение эксперта по вопросам культурного наследия профессора Бернда фон Дроста создать новую номинацию: "Историческая среда столицы Крымского ханства города Бахчисарая", это более широкая номинация, которая включала несколько объектов разных эпох. В 2014 году этот вопрос должны были рассматривать вопрос в Комитете культурного наследия.

Хочу заметить, что до 2014 года в Крыму сильно развивались татарофобские настроения. Как только речь заходила об объектах крымскотатарского исторического наследия, тут же в противовес ставилось что-то другое. Я ни в коем случае не умоляю значение Херсонеса, и это правильно, что он включен в список ЮНЕСКО. Но его Россия не будет разрушать, они сделают из него культовое место. Тоже миф. Но то, что им неудобно, разрушат. И это сейчас происходит с Ханским.

- Что осталось на территории Ханского дворца от времен Крымского ханства?

- Строительство дворца началось с правления Сахиб Герай хана в XVI веке. Самым древними объектами являются портал Алевизо, Большая Ханская мечеть и бани "Сары Гюзель". Практически каждый хан оставил после себя какие-то объекты во дворце. Например, Золотой фонтан Каплан Герая, мне он очень нравится. Или "золотой кабинет" Крым Герай хана. Но в целом после первой аннексии к приезду Екатерины дворец был перестроен, впоследствии многие постройки были разрушены, проведены многочисленные ремонты, которые изменяли облик резиденции крымских ханов. Но историческая, духовная ценность объекта для крымских татар огромна.

- Что в результате сегодняшней "реконструкции" уничтожается, и восстановить это уже будет нельзя?

- Историческую кровлю мечети мы уже потеряли, то есть принцип обратимости процесса в реставрации нарушен. Мы не сможем вернуть конструкцию кровли с дубовыми балками и черепицу ручной работы, которую заменили на фабричную итальянскую. Дай Бог, чтобы они ее сохранили! Теперь это что-то абсолютно новое с использованием современных материалов, технологий. Сейчас я очень переживаю за главный корпус. Там интенсивно устанавливается металлический каркас. Если они перейдут к кровле главного корпуса, и сделают то, что они сотворили с Большой Ханской мечетью, эта потеря будет невосполнимо огромной.

Читайте также: Игорь Козловский: Россия хочет взять реванш – расширить границы до уровня бывшего СССР, а то и всего соцлагеря

- Как спасти Ханский?

- Прекратить все работы.

- Каким образом?

- Исключительно с помощью международного давления. Мы же понимаем, с кем мы имеем дело.

- Создается сейчас такое давление, как Вам кажется?

- Мне кажется, да. Может не так массировано, как нам бы хотелось, но мы движемся в этом направлении. Я очень внимательно отслеживаю все международные площадки, и практически на каждой из них говорится о культурном наследии. Это уже хорошо. Мы сейчас пытаемся выйти на международную организацию, которая объединяет всех реставраторов, вынести этот вопрос на ее рассмотрение. Конечно, мы понимаем, что Россия будет пытаться противостоять этому, но мы не остановимся. Украинским дипломатам удается очень серьезно концентрировать внимание на Украине, не смотря на такое массированное финансирование Россией своих мероприятий, возможно, подкупов международных политиков, лоббистов.

- Сегодня говорят о возможном приезде экспертов ЮНЕСКО в Крым, чтобы они могли зафиксировать нарушения. Можно ли договориться с Россией, и как этот визит сможет изменить ситуацию?

- Знаете, я абсолютно убеждена, что мониторинговая миссия в Крыму появится. И зафиксирует нарушение реставрационных норм и правил, которые применялись, потому что невозможно не заметить новую фабричную черепицу, балки, изготовленные по новой технологии. Это первое. Второе – миссия ради миссии не нужна, она должна быть эффективной. Мы сделали первые шаги на пути к ней. Но необходимо учитывать все риски. К сожалению, у нас есть пример миссии г-на Штудмана (в январе 2016 года Крым посетила миссия Совета Европы по правам человека во главе со швейцарским дипломатом Жераром Штудманом, - ред.).

Россия сейчас на всех уровнях может говорить, мол, заезжайте – мы все покажем, не боимся. Но ведь они могут и не допустить на те объекты, которыми интересуется Украина. Например, показать только те, которые находятся в списке ЮНЕСКО – Херсонес и "Артек". Они в прекрасном состоянии. Тогда эффективности не будет. Поэтому мы должны сделать все, чтобы эта миссия заехала и посмотрела интересующие нас объекты. Кроме того, ЮНЕСКО занимается вопросами свободы слова и прав человека. Так что они могут собрать достаточно большой массив информации. Поэтому нам надо поднять этот вопрос до той концентрации, чтобы нельзя было не обратить на него внимание.

- Можно ли провести параллели: на примере разрушения и перестройки Ханского показать, что и со всем Крымом происходит какая-то подмена понятий?

- Вы точно заметили. В теме Ханского дворца и тех строительных работ, которые там производят, много манипуляций. Сначала подконтрольные РФ СМИ называли это реставрацией, затем реконструкцией. Потом стали говорить, что это большой прорыв. Затем вспомнили о безопасности – "кровля могла разрушиться и это опасность для тех, кто посещает мечеть". И такие манипуляции характерны для российских СМИ. Поэтому нам важно рассказывать, что не так в этих работах, какие принципы и правила реставрации нарушены, почему новое не всегда лучше, чем старое, если это касается культурного наследия.

- Почему у Украины во времена независимости не хватало средств на Ханский?

- Вообще к культуре относились по остаточному принципу всегда. Хотя это неправильно. Через культуру люди воспринимают государство, через музеи люди видят нацию. Но все сваливать на Украину нельзя – заповедник подчинялся республиканским властям, находился в собственности Крыма, а в 2000-х годах вообще был переведен на самоокупаемость, и денег на реставрацию никогда не было. А реставрация – дорогие работы, дороже, чем строительство. Мы говорили о том, что заповедник надо перевести в статус национального и передать в Министерство культуры Украины.

- Почему не получилось?

- Решение воспринималось неоднозначно со стороны Верховной Рады Автономной республики Крым. Те депутаты, которые не позволяли это сделать, после голосовали за присоединение полуострова к России. Татарофобские настроения существовали всегда. В какие-то периоды были немного завуалированы.

- За время независимости даже не было директора заповедника крымского татарина?

- Нет. Я ощущала, что меня делегировал на эту должность мой народ. Чувствовала ответственность, что я первый директор – крымский татарин после Усеина Боданинского, который в 1917 году был организатором, а потом и директором музея.

К сожалению, в период независимой Украины директором заповедника крымский татарин так и не стал. Всегда было очень сильное сопротивление этим вопросам. Да и не только этим. Например, когда премьером Крыма стал Анатолий Матвиенко, им был организован конкурс на глав районных администраций в Крыму, по итогам которого крымскотатарские кандидаты выиграли в шести районах. Но по факту были назначены только в двух. Почему? Это вопрос. Я при назначении на должность заместителя главы района прошла четыре этапа собеседований, когда других назначали простым распоряжением председателя Совета министров Крыма. Вот такое было особое отношение к крымским татарам – не допустить, чем меньше их будет, тем лучше. А были сферы, где мы вообще отсутствовали. Например, СБУ. А если бы допускались, то, может, и не было бы событий 2014 года. СБУ, которая перешла почти полным составом в ФСБ, готовила аналитические записки о крымскотатарском факторе в Крыму, насколько мы опасны. Возможно, они и тогда имели какие-то дополнительные ресурсы из России, поэтому подобные настроения и разжигались.

Но крымские татары всегда поддерживали проевропейские и продемократические силы - понимали, что Европа проповедует принципы равенства, прав коренных народов, и именно там мы могли найти свое место. А в Крыму политики использовали крымскотатарский фактор, разжигая межнациональную рознь, в политических целях.

- В вопросе спасения Ханского стоит искать поддержку Турции, она же часто помогала осуществлять проекты крымских татар в Крыму?

- Турция действительно профинансировала проект Зынджирли-медресе, первого университета в Крыму. Там были проведены археологические исследования, реставрация. Насколько мне известно, турецкая сторона попыталась собрать группу экспертов и отправить в Крым, но туда ее не пустили.

В Анкаре же недавно была научно-практическая конференция, во время которой говорили о значении Ханского дворца, проводили аналогии с другими дворцами, наследием ЮНЕСКО. И это был очередной шаг, чтобы привлечь внимание турецкой стороны.

- Время привлекать внимание еще есть?

- Нам важно собирать всех союзников рядом. Вокруг платформы "Друзья деоккупации Крыма" мы должны собирать тех, кто нас поддержит. Но надо понимать, что быстрых результатов не будет, что кавалерийские наскоки бывают неудачными, и способны принести больше негатива.

Читайте также: Военнопленный Николай Герасименко: "В колонии меня прятали в одиночке, перестал даже разговаривать"

- Не могу не спросить об ожидании освобождения Вашего мужа Ахтема Чийгоза. Вы заранее знали, что Турция работает над его освобождением?

- После приговора (в сентябре 2017 года, - ред.) мы на это вообще не надеялись. Я ходила к Ахтему в СИЗО, и он меня всегда старался подбодрить. Говорил: "Я долго сидеть не буду". И вот как-то он попросил передать ему сумку. Зачем? Если его отправят по этапу, то не хотел ехать с сумкой как у всех "из Одессы" – в клеточку, а с нормальной. И я только тогда поняла, что он меня успокаивал, а мне просто надо готовиться. Просил купить безрукавку, чтобы внутри была меховая, а снаружи кожаная, чтобы в поезде не простудился – важно было сохранить здоровье. Духом он всегда был сильный. Его и в бытовой жизни очень трудно в чем-то убедить, а в политике то и подавно – он скала. И когда он попросил купить эту безрукавку, я поняла, что он готовится к длительному этапу. Я уже просчитывала, как буду выезжать к нему в колонию. У меня в последнее время было все меньше надежды на освобождение. Нашла на центральном рынке место, где продавали такую безрукавку. Стою, смотрю на нее и думаю: если куплю – будет означать, что смирилась. И я всегда уходила. Ахтем меня спрашивал, почему я ее не купила. А я отвечала, что еще не нашла. Хотя на самом деле я все нашла, но внутренне не была готова взять.

- Так Вы ее не купили?

- Нет.

- Так все-таки какая роль Турции в освобождении Чийгоза и Умерова?

- В этом вопросе – определяющая. И мы очень благодарны.

- Как освободить остальных политзаключенных, простых людей, в списках больше нет заместителей Меджлиса?

- Да, но там очень достойные люди, которые защищают честь и достоинство не только крымских татар, но и всей Украины. Я общаюсь с женами политзаключенных. Говорю, что в этом вопросе надо набраться терпения. И рассчитывать на международное давление. Если бы в украинских СМИ и на всех международных форумах не звучали фамилии Умерова и Чийгоза, если бы и украинцы, и весь мир молчали, этого освобождения не произошло.

Мы должны поднять вопрос на такой уровень, чтобы он не давал покоя России во всем мире, чтобы ей было легче отдать, нежели держать людей. Переговорный процесс происходит незаметно для нас. Но мы должны делать все, чтобы политзаключенные стали проблемой для России. А проблемой они станут тогда, когда мы будем массово об этом говорить. Когда делегациям РФ на разных площадках первым делом будут говорить, что страна должна отпустить людей, что это политические процессы. И только тогда будет движение. Это сложная работа. И терпение понадобится. И когда у меня жены спрашивают, что им делать, я всегда говорю: общаться с журналистами, не бояться, если приглашают на международные площадки, ехать, рассказывать свои истории.

- Действительно, многим страшно выносить свои истории с помощью журналистов

- Мне тоже было страшно. Но когда думала, что ситуация может изменить хотя бы отношение в Ахтему, я шла на это. Тюрьмы же бывают разные. Если об этом человеке будет говорить весь мир, то они не посмеют применять физическое насилие. Когда к нам в дом ночью пытались проникнуть неизвестные, на следующий день я понесла заявления и в ФСБ, и в полицию, и в следственный комитет, где меня наоборот пытались в чем-то обвинить. Только публичность могла меня спасти. Я не хотела пропасть без вести, поэтому должна была все обнародовать. Конечно, риски есть.

- Ахтем Чийгоз настраивался ехать в Крым после освобождения. Пока не поехал, что мешает?

- Я тоже очень хочу домой. Николай Полозов, наш адвокат, сейчас занимается этим вопросом. У нас же есть справка из СИЗО, что его выписывают по месту проживания. Как только получим все бумаги, поедем.

Никогда не думала, что можно так ностальгировать. Помню, в школе мы читали Алексея Толстого "Эмигранты". И я так к этому относилась, думала, какая глупость – жить где-то во Франции и ностальгировать по России! У меня в Крыму осталась подруга, у нее очень хороший характер, и когда я ей рассказываю, как мне здесь тяжело, она говорит: "Эльмира, я удивляюсь - ты живешь в свободной стране, свободно передвигаешься, вдохни полной грудью и живи". Но это невозможно. Очень хочется домой.

Читайте также: Освобожденная из плена Галина Гаевая: Я была шпионом враждебного иностранного государства, работая на ВСУ

- Неужели крымским татарам так важно жить на своей земле, даже если некоторым, как им кажется, надо прятаться за культурой?

- Мы все воспитывались на том, что мы должны жить в Крыму. В 1982-м умирает Брежнев. Я учусь в школе: мы отстояли линейку, почетный караул, и нас отпускают домой смотреть похороны по телевизору. Родители мои работали весь день, я должна была идти к бабушке с дедушкой. Прихожу, а там праздник - готовится плов, звучит музыка, а дедушка говорит: "Еще один сдох". Они ждали смерти очередного генерального секретаря в надежде на то, что при следующем они смогут вернуться в Крым. И нам рассказывали о Крыме как о каком-то рае на Земле. И я хорошо помню свои ощущения, когда мы приехали в Бахчисарай – это совсем не совпадало с той картинкой, которую создали дедушка и бабушка. Потом мы тяжело устраивались, были самострои, жили в каких-то времянках. Училась в школе, окончила институт, приехала в Киев учиться в Национальную академию госуправления. По ее окончанию мне предложили остаться и работать в Министерстве экономики. Я так обрадовалась, позвонила маме, говорю, что меня заметили. А мама сказала, чтобы я хорошо подумала. Я поехала домой, все взвесила и поняла, что не смогу уехать из Бахчисарая – настолько я корнями, руками, ногами вросла в эту землю, поняла, что это мое, и я хочу сделать что-то хорошее для этой земли.

Я думаю, что останется после человека, когда его не станет? Дети будут вспоминать, внуки. О том, кто сделал больше, помнить будут дольше. Как-то гуляла по старому городу в Бахчисарае, где много фонтанов, построенных разными людьми. И над каждым из них надпись на арабском: кем построен, когда и несколько молитв. Каждый, кто приходит, потомки, которые смогут читать на арабском, люди через сотни лет будут говорить, какой хороший был человек, помолятся о нем. И у меня такое ощущение, и не только у меня, мы хотим жить на этой земле – нам не нужна Турция или Франция. Мы хотим жить в Крыму. Мы хотим его сделать таким, каким нам рассказывали о нем наши предки – раем на Земле. И в нашем понимании он таким и есть. Жить там – уже благо. Сколько крымских татар только за последние 100 лет в борьбе за свою Родину, отдавали жизни! И просто так взять и уехать – это, конечно, трусость. Просто жить там сейчас – борьба. Борьба за то, чтобы там свободно жили наши дети.

- Когда будете снова варить плов?

- Плов я варить совершенно не умею.

Для меня отправной точкой будет введение миротворческой миссии на Донбассе. Как только Украина добьется этого, мы с вами заметим, что будет происходить в Крыму. И тогда дайте слово, что мы с вами встретимся, и пообщаемся на эту тему. Я думаю, что все эти люди, которые работают на высоких должностях в Крыму, отслеживают, что происходит на материке. Я уверена, они знают, что это не навсегда. Они все об этом думают. Просто рассчитывают, что Украина как и весь украинский народ толерантный, что Украина старая – все можно продать, купить. Но многое изменилось. Простые люди, общественные активисты, политики – это сила, которая способна влиять. И она проявит, надеюсь, принципиальную позицию. При этом важно принять для себя какие-то принципы, чтобы не наломать много дров. Но это уже перспектива. Надеюсь, у всех у нас хватит мудрости, чтобы принять правильное решение и терпения, чтобы дождаться этого момента.

Татьяна Катриченко

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред